Женщина Вечного Неба

Глава первая

Пролог

Чандра была жестока и ревнива... Она уже не раз намекала, что была бы не прочь стать моей женой. Увидев, как я привел в резервацию белую женщину ее глаза недобро сверкнули.

- Зачем она здесь? - схватила ее за волосы и, протащив по земле, бросила прямо к моим ногам.

- Она останется. - Спокойно произнес я.

Неожиданно девчонка вскочила и, как разъярённая тигрица накинулась на обидчицу.

- Не смей ко мне прикасаться, грязнуля! - зло выкрикнула, ударив Чандру по лицу.

Та, в бешенстве и с громкими воплями набросилась на Айрис и повалила на землю. Пыль, которую они подняли была сродни промчавшемуся стаду бизонов. Женщины племени окружили их, поддерживая Чандру улюлюканьем и выкрикивая в адрес девчонки грязные ругательства.

По нашим законам, мужчины никогда не вмешиваются в женские разборки - побеждает сильнейший. Девушки продолжали кататься по земле и глотать пыль, до тех пор, пока не прозвучал гонг, который заставил всех расступиться и замолчать.

Вперёд пропустили слепую аданти. Обычно шаманами являются мужчины, но так уж случилось, что именно она впала в транс и переняла дар общения с духами. Стала посредником между миром живых и миром мертвых. Ей беспрекословно подчинялись, всегда слушали и уважали, а некоторые даже боялись.

Она подняла вверх свою трость и сразу же Айрис подняли с земли и схватили за руки, удерживая на месте. Аданти провела рукой по ее щеке, когда же ее пальцы оказались у Айрис между ног, девушка взбрыкнула, как норовистая лошадка, и завопила.

-1-

Как только забрезжил рассвет, стали одолевать мухи. В нашей резервации всегда так. Не палящее солнце, так насекомые. Я отогнал от себя мух и взглянул в раскрытое полотнище вигвама: насколько хватало глаз, простирались поля и однообразный лес, который тянулся до горизонта на западе. Плоская равнина просматривалась довольно далеко, поскольку наше поселение стояло на единственной в обозримой округе возвышенности. Но сейчас было еще слишком рано для того, чтобы что-то увидеть.

Не будь так темно, я мог бы скоротать время до завтрака за чтением, так как книга, которую я читал, действовала успокаивающе. Но я сжег последний огарок, читая до поздней ночи, чтобы заснуть. Только я умел читать: один из белых людей, попавший к нам случайно, научил меня этому. Желание обучиться чтению было только у меня, остальные дети племени предпочитали охоту и игры. Позднее, он выучил меня письму и, вскоре после этого, отбыл на Родину. Более, я не видел этого человека, но, оставленные им книги читал с огромным удовольствием, узнавая новое...

Я снова отмахнулся от мух, глядя на мутное пятно туманного рассвета, принялся ждать, когда мир снаружи начнет приобретать четкие очертания.

Много раз представлял себе, что за полями какой-то иной мир, что я смогу перешагнуть через горы и оказаться там. Где-то, среди белых людей, похожих на моего учителя, которые не будут относится ко мне предвзято и агрессивно, но, попадавшиеся в нашей округе белые, были настроены не так дружелюбно. Они торговали с нами, приобретая безделушки и шкуры животных, взамен даруя нашим мужам оружие, чтобы давать отпор воинственно настроенным племенам, которыми кишела огромная территория этой местности: сырой берег ручья, поросший индейским табаком. Край луговины. Нависшую над тропинкой ветвь карии - индейское название ореха, - взобравшись на которую, я часто наблюдал, как в сумерках отец гнал к воротам коров. Они проходили внизу, а потом я закрывал глаза и слышал чавканье копыт по грязи, становившееся все слабее по мере того, как коровы удалялись, пока приглушенный топот не сливался со звуками природы.

Воздух и днем и ночью был таким душным, и таким влажным, что края книги покрылись темными пятнами грибка.

Утро выдалось холодным, и грязь на земле стала вязкой.

Я увидел факелы, окружившие поселение. Белые… Солдаты... Они были облачены в форму, пошитую из ткани блеклого цвета, который дает растительная краска. Появившись из ниоткуда, открыли огонь, когда все ещё спали.

Каждый, кто был старше десяти лет умел пользоваться не только томагавками и копьями, но и оружием белых людей. Приседая на корточки, чтобы зарядить ружье, я слышал не грохот выстрелов, шлепки пуль, вонзающихся в тела, спящих соплеменников.

Белые маршировали сотнями, карабкаясь на холм. Я ненавидел их за тупую решимость умереть, завладеть нашими территориями, принадлежащими нам по праву.

Сражение представлялось с навязчиво повторяющейся одной и той же картиной, освободить от которой может только смерть одной из сторон. И пусть противник наступает бесчетной громадой, но все же враги падают и продолжают падать, и недалек тот час, когда они окажутся полностью поверженными. Так я думал, пока к ним не подоспела подмога.

Я, как и многие, продолжал стрелять, хотя правая рука устала прочищать дуло ружья, а скулы ныли от беспрерывного откусывания кончиков бумажных патронов. Ружье так разогрелось, что порох иногда вспыхивал еще до того, как я забивал пулю. В конце дня лица всех, кто окружал меня, были так закопчены от вспыхивающего пороха, что приобрели различные оттенки синего.

Мы сражались весь день, вдохновляемые своими вождями.

Белые люди любили войну больше всего на свете и, если бы дать им право выбора, командиры повели бы своих солдат через врата самой смерти. Я смотрел на войну как на инструмент, позволяющий прояснить волю солнца. Никогда не делился своими мыслями, как и чувствами, с соплеменниками, не говорил никому, что считаю войны разрушающими.