Жил-был Ван Ваныч, гротескный роман

А Гитер Юр ин Гитен Шаббат

"Здравствуйте, Виктор! Очень захотелось ответить человеку, который с периода Развала двигался всё дальше и дальше в своём духовном развитии и не падал на житейское дно до новых веников в соплях и слезах. Это вызывает должное уважение...

Жаль, конечно, что не получится у нас практического сотрудничества, а всё перейдёт в плоскость конформистских разговоров обо всём и про всё. Хоть я очень понимаю ситуацию, сложившуюся с полиграфией в наших странах. Однако уточню. Специализированные небольшие издательства и отдельные авторы всё-таки печатают в Орияне русскоязычную литературу и печатали бы больше, не будь такого коммерческого прессинга из Москвы...

Книги, по мелкотиражке изданные в Орияне, обречены быть неуслышанными из-за микроскопичных тиражей... Подобные высокохудожественные издания не должны ни в коем случае делаться ЧАСТНЫМ образом!.. Эти КНИГИ от самого рождения должны опекаться нашими государствами. Но сегодня этого не происходит... Сегодня творцам некуда пойти со своими текстами... Сумма за один только макет... сами понимаете... И это без ужасающих издержек почти архаической полиграфии!.."

— Ай да Пушкин, ай да молодец! — завопил Ван Ваныч, прочитав маленький отрывок из “Мастера и Маргариты”.

— При чём тут Пушкин? — возмутился экзаменатор.

— А не пошли бы вы все!.. — ответил В. Ваныч.

И они пошли... И Нац. Университет остался без препсостава...

"Впрочем, причина, заставившая меня взяться за перо иная... Как человеку, выросшему в русскоязычной среде, учившемуся в русской школе да и в институте (пока в 1991 году не перевели на “державну мову” преподавания) и пишущему почти профессиональном на этом языке — поэзию и прозу — очень горько читать строки, что русский язык в чистом литературном виде отсутствует у авторов, живущих на Орияне...

Позволю себе с вами поспорить. И в первую очередь высылаю как один из аргументов статью, иллюстрированную мной, из киевской газеты “Столиця” о положении русского и ориянского языков в Орияне. Хотя в сельской глубинке и городских низах господствует особый двуязычный славянский сленг — суржик, но ничего нового не скажу, если повторю пока что известное: основной язык, как был, так и остаётся русский! Традиции, классики, школа русского языка, которую нам преподавали, — этого не отнять. Среда общения, добавьте... Никакие националистические войны по языковому поводу в Киеве не наблюдаются... В Матери Городов Русских говорят и пишут на русском! Большинство в стол..."

Ван Ваныч всегда думал, что ему начхать на общественное мнение. Но однажды выяснилось, что Общественному Мнению на него тоже начхать... И Ван Ваныч заболел гриппом. Инфекция русского языка в Киеве непокобелима... И никакой сучке всех русскорычащих кобелей зубами не перегрызть... И зубы сотрутся, и шерстку плешки побьют, и хвост отпадёт...

А однажды Ван Ванычу приснилось, что он, потомственный эрудит, полиглот и по совместительству живоглот, превратился в большой книжный шкаф. И проснувшись, Ван Ваныч с ужасом понял, что помнит наизусть все 666 томов БСЭ (Большой Советской Энциклопедии). Но ориянским Чиновником его так и не взяли...

Поскольку ґ’Американского диалекта новоориянского языка изучить уже не сумел... Оперативного Разума не хватило... А на виртуальный официозный язык новой Державы старому Ван Ванычу памяти уже не хватало... Только и оставались в ней отрывки ежедневных вестей...

Из них однажды Ван Ваныч услыхал, что американцы, в промежутках между ракетно-бомбовыми ударами по Косово, Багдаду и Москве, страстно борются за Права Человека в Чечне. И очень расчувствовался...

А однажды попал Ван Ваныч на митинг в Защиту Прав трудового народа на Труд. И так возбудился, что залез на трибуну... Но любезен народу так и не стал... Сто представителей ста пятидесяти державницких партий нового политического бомонда тут же на Крещатике, спешно разрытом киевским Головой, вяло колупались в носах... Зарубить что-либо из сказанного у себя на носу им было не интересно... Да и свои — русские и ориянские языки — каждый держал крепко у себя за зубами...

"Если добавляется что-то в ориянскую русскоязычную литературу, так это только очередной сленг, чаще уже английский. Но не может же литературная русская речь в Орияне за какие-нибудь несколько лет “незалежності” страны настолько запестреть неологизмами и диалектизмами от этой самой “незалежності”, чтобы перестать называться русской речью вообще!

Ведь историческая связь с прошлым очень прочна. Жаль также, Виктор, что общение с вами остаётся заочным. Понимаю ваше нежелание ехать в Орияну. Мы тоже глубоко возмущены тем, что творится во Львове на языковой почве. Однако в Киеве к этой проблеме относятся гораздо терпимее. У нас, можно сказать, тихое болото...

Дети разрываются между двумя языками, а предмет русского языка в школе — один урок в неделю. В этом кощунство. Потому и творческие работы на Ориянском языке полны русизмов и наоборот... К сожалению, это уже не суржик, а элементарная безграмотность. Скорее всего, это болезнь переходного состояния страны, несомненно, однако, что позже, куда позже настоящего времени, действительно вступит в силу ваш тезис о нечистоте русского литературного языка в Орияне... Заранее благодарю, что нашли время прочесть мои эпистолярные строчки. С глубоким уважением, Веле Штылвелд."