всем толкинистам
и не известной мне девушке, которую часто встречаю по утрам по дороге на работу и в институте
«А я сошла с ума, - вяло думала Тин, внимательно разглядывая на свет стакан с вином – третий по счету. – Как там у фрекен Бокк? «Какая досада»… Блин. И ведь как не вовремя… нет бы три года назад… или - чуть позже…».
На часах было три, за окном – непроглядная темень, а в квартире – почти арктический холод: домоуправление упорно игнорировало требования жильцов наладить отопление, отговариваясь «санитарными нормами» - +18 градусов. «Сами бы попробовали зимой так, с детьми… Уроды! Впрочем, ну их к черту», - Тин опрокинула в себя сразу полстакана и потянулась к клавиатуре компьютера. Сын тихо дышал во сне под пуховым одеялом, он привык засыпать под стук клавиатуры. «Растет компьютерное поколение», - шутили друзья.
… Которую ночь подряд ей снились сны. Вообще-то сны снятся всем нормальным людям - хоть изредка. Но нормальным – нормальные. Не такие. Она просыпалась с бешено колотящимся сердцем и ощущением какого-то недолгого и горького счастья, а потом долго не могла уснуть, днем же – на работе – ходила вареная. Тин – Тинувиэль, Валентина Иванова, 24 года, не замужем, образование высшее, трудовой стаж – пять лет, профессия – помощник администратора в частной школе «Надежда» - еще никогда не сомневалась в собственной вменяемости до такой степени.
Море. Серо-свинцовое или легко-зеленоватое, волны с белыми барашками пены, темно-золотой песок и разноцветная галька, высокий тростник у берега. Большие белые чайки, стремительно вычерчивающие круги над водой. Множество кораблей – изящных и легких, как эти чайки, быстрых, скрытых в тростнике. Небольшие лодочки у причала, высокое небо, напевный нездешний говор, который она понимала во сне.
«Это же Гавани. Гавани Сириона. Откуда я знаю это? И почему я так уверена, что я там была?»
Богатая мозаика на стенах галерей, каменные лестницы, высокие залы, переходы и гроты – Нарготронд. Стремительный золотой блик – государь Финдарато несется по коридору. «Я там была? Наверное…»
С некоторых пор Тин стала эти сны записывать. А иногда – даже и не сны, а необъяснимую, но четкую, непонятно откуда взявшуюся уверенность: было – так. Не столь сильна она в истории Средиземья, как ее друзья – текстологи, переводчики-толкинисты, да и не рассказала бы никому, не посмела уточнить. Но знала: было – так. И постепенно что-то даже стало складываться из этих кусочков, осколков, обрывков. Живая душа вставала меж строчек зачитанной до дыр книги, объясняя и дополняя строгий текст, выдуманный – или записанный – одним английским профессором почти полвека назад. Так – было.
И ладно бы сны! Но головокружения накрывали ее мягким покрывалом слабости, опрокидывали среди дня – в трамвае, в офисе, в магазине, уносили в мелькающие в черноте обморока картинки. «Девушка, вам плохо? Давайте, я вас до дому провожу…» «Валенька, может, ну ее, эту работу? Мы с папой вас прокормим…» «Тин, ты бы поосторожнее… Свалишься ведь…» «Валентина Ивановна, шли бы вы к врачу». Ага, к врачу, к тому самому!
В общем, полный привет. А на работе опять завал... и Жук опять зовет во сне маму…
Тин поставила пустой стакан на подоконник и рухнула на диван. Дурдом продолжается…
Утром, хвала Эру, бежать ей было никуда не надо – воскресенье. Единственный выходной, в который надо втиснуть все то, до чего на неделе руки не доходят. Уборку и стирку – в квартире постоянный бардак. Сына года и двух месяцев от роду, за неделю соскучившегося по маме - полтора месяца назад Тин вышла на работу. Накопившуюся почту (последний месяц ее хватало лишь на то, чтобы тупо лазить в Сети, ни о чем не думая, отписываться коротенькими «жива, но не совсем» или изредка сидеть на форумах). Недошитый прикид – скоро весенний кон, есть надежда вырваться на него – если мать отпустит, согласится взять Жука на несколько дней. Три новых песни – к тому же кону надо бы выучить, а то стыд-позор, в своих же текстах путаюсь. Грядущую кабинетку – надо бы с мастером поговорить, осталось две недели. Короче, скучать некогда. Вместо всего этого, Тин, дождавшись прихода матери, которая увела гулять Жука, села за машину. Каталог «Странное», файл «Глюк»… блин, опять повис… Так…
«Гавани Сириона. Видимо, пришла туда от синдар. Жила до нападения феанорингов. Погибла при штурме?…» «Меня простили во Второй…» (*) Ну-ну… С другой стороны – кто из нас нормален?
Тин крутнулась на стуле и потянулась к гитаре. «Неужели квэнство? Я же никогда в это не верила…»
… Она всегда считала себя нормальной и гордилась тем, что отдает себе отчет в своих поступках – порой неожиданных и странных для окружающих, но не для нее самой. Даже когда сносило крышу после игр – могла, пусть не сразу, но могла вернуться в реальный мир, хоть и надоедавший иногда хуже горькой редьки. И когда влюбилась – безумно, невпопад и сразу, не надеясь ни на что и ни во что не веря, потому что не было и не могло быть у них будущего… мало ли пар в тусовке образовывается после игр – и где они все через пару месяцев? А у нее все-таки было два года – нет, три встречи – счастья. Даже когда решилась на отчаянный с точки зрения обычного человека поступок – рожать в одиночку, не имея в тылу никого, кроме немолодой больной матери и удачной работы – счастье еще, что не уволили ее сразу, дали возможность досидеть с сыном до года и приняли обратно. И потом, когда ей сказали в роддоме, что Женька – ее Жук, ее счастье и жизнь – никогда ходить не сможет, и осторожно посоветовали отдать малыша в Дом ребенка, а она послала всех к черту… и он пошел, ее мальчик, как и полагается всем детям, – в одиннадцать месяцев, и не болел ничем, кроме обычных простуд. Но то, что происходило с ней теперь, заставляло ее усомниться в собственной нормальности.