Живой портрет

Часть 1. Господин Креспи испортил утро

Утро в дворце Боклера всегда начиналось одинаково. Ровно в шесть часов, прислуга принималась суетиться на этажах. В половину седьмого Дамьен де ла Тур — капитан княжеской гвардии Туссента — самозабвенно наставлял на день грядущий сменяющийся караул. Бедные гвардейцы только и могли, что кивать и вяло салютовать, почти неслышно стуча пятками латных сапог друг о друга. Из окон небольшой пристройки, что скрывалась за белокаменными стенами, чтобы не портить столь прекрасный фасад своим непотребным видом, доносился запах хлеба и сахарных булок. Дворец, одним словом, оживал. Но делал это незаметно, тихо, бережно оберегая покой достопочтимой княгини.

Ее день начинался ровно в семь часов утра, а значит к этому времени внизу, где располагался необъятных размеров обеденный зал, должен быть накрыт стол и обязательно со свежей выпечкой, белыми розами в вазах, а еще орехово-медовыми рулетиками на огромном металлическом блюдце, без которых не обходилась ни одна утренняя трапеза. А еще мраморный пол должен блестеть так, чтобы Анна-Генриетта могла видеть свое отражение в нем, когда спускается к завтраку. А еще стража должна быть бодрой и заведенной, словно оловянные солдатики, что отдают честь лишь по одному нажатию на нужный рычажок. И конечно же, фрейлины. Куда уж без них? Ровно в семь часов двадцать три минуты все пять девиц должны сидеть за огромным столом, пить самый вкусный чай во всем Туссенте, что привозят исключительно из Зеррикании, и нахваливать хрустящие ореховые рулетики, даже если они совсем не лезли в горло.

Как и дворцовое утро, утро Франсуазы Леру̀ начиналось всегда с одного и того же: спешки. Неумолимой, отчаянной спешки, чтобы не приведи пресвятой Лебеда опоздать и не испробовать восхитительных утренних рулетиков. Ну и конечно же, совершенно не хотелось опростоволоситься перед Аннариетой. Достаточно уже того, что в прошлом месяце она была поймана за весьма для дамы своего положения непристойным занятием прямо в дворцовых садах. И повезло еще, что ее светлость была в хорошем расположении духа, а бокал-другой Сангреаля настроил на тот благодушный лад, когда подданым можно многое спустить с рук. Тем более если этот подданый — твоя фрейлина, которая как простая девка повелась на сладкие речи молодого рыцаришки и позволила ему заглянуть себе под юбки. Всего лишь разок, но и того было достаточно чтобы среди четырех других дам, что составляли свиту княгини, прослыть излишне ветренной. Хотя, наверное, глупо было бы казнить за любопытство, пусть и столь пикантное, верно?

Франсуаза в одно движение слетела с кровати, и только чудом не зацепив ногой ночной горшок, бросилась к кованной ширме, изукрашенной позолоченными затейливыми узорами. Натягивать поверх ночной рубашки корсет — та еще задача, но девушка справлялась. Пусть и мысленно проклинала непутевую служанку, которая так и не соизволила появиться на пороге ее комнаты в шесть часов утра.

Женевьева была странной женщиной, но просьбы выполняла скрупулезно и никогда не отказывала. Нужно отнести письмецо вон тому милому господину? Пожалуйста. Нужно договориться с капитаном гвардейцев, чтобы умудриться прошмыгнуть ночью за пределы дворца да еще и взять из конюшни кобылку? Только скажите. Разузнать, о чем судачат при дворе? В любой момент. За то ее и терпели, и за то многое прощали. Как, например, бесконечные опоздания и некая фривольность речи.

— Черт бы побрал эти ленты! — шипела Леру̀, стоя вполоборота у зеркала и самоотверженно пытаясь тонкими дрожащими пальцами привести корсет в надлежащий вид.

Вот только время все шло, а юбки еще даже не надевались. От мысли о том, что сегодня она впервые не явится вовремя в обеденный зал, помутилось в голове, а колени непроизвольно подогнулись, как вдруг дверь с грохотом открылась, а в комнату ворвалась Женевьева с кувшином в руках и с совершенно неприлично широкой улыбкой на лице.

— Госпожа, вы не поверите что вчера ночью произошло! Такой скандал! — едва не пританцовывая от радости, служанка пронеслась по комнате, поставив у кровати кувшин со свежей водой и бросившись на помощь растерянной фрейлине.

— Сегодня произойдет еще один скандал если я опоздаю к завтраку, — краснея, потея и пыхтя, Франсуаза едва сдерживалась чтобы не сорваться на такую же затейливую, как завитушки на ширме, брань.

— Зато будет о чем посудачить этим индюшкам, — хохотнула женщина. — Ох и криворукая же вы, госпожа, — вздохнула она, и, выдернув из дрожащих пальцев светлые ленты, ловко принялась шнуровать корсет.

— Не всем же быть таким одаренным как ты, дорогая, — она провела руками по волнистым, темным волосам и ахнула, почувствовав как сдавило грудь. — Ну так… — едва дыша, продолжила Франсуаза. — Ну так что за скандал?

Женевьева хмыкнула, немного ослабила ленты, и, обмотав длинные концы вокруг талии трижды, завязала их сзади на узел, а затем не маленький бант.

— Госпожа Вивиенна де Табрис, наша милая птичка, что только и делает что щебечет о благочестии и целомудрии, вчера ночью была застукана самим де ла Туром на втором этаже дворца.

— Боги… — приложив ладонь к животу, Франсуаза с трудом выдохнула, понимая, что на радостях ее помощница перестаралась.

Вот только времени исправлять положение уже не было. Видимо сегодня придется обойтись без рулетиков. Какая жалость…

— А с кем он ее застал? Надеюсь, не со старым рыцарем?

— Трудно в это поверить, но наша пташка повелась на молодого де Лонфаля, — с нескрываемым сожалением выдала Женевьева.