Животное

1. Карцер

За время пребывания в тюрьме слух обострился до своего предела. Шаги улавливаю даже через сон и толстую металлическую дверь. Кто-то медленной походкой спускался по ступеням: надзиратель или начальник тюрьмы. Именно в подвале размещаются карцеры для особо опасных преступников. Однако я себя считаю жертвой – мне даже не дали шанс стать нормальным человеком. В карцерах два на два метра нет ничего кроме унитаза. Гладкие стены и небольшое окно всего в ширину вытянутой ладони: узкая щель. Решетки перекрывают ту малую часть солнца, что могло пропускать это окно.

Сидя на корточках в углу, дожидаюсь команды. Послышался стук дубины о двери карцеров, а также крик: «Подъем, твари!». Стук медленно подходил и к моему карцеру. Окошко в двери распахнулось и показалась морда надзирателя.

- Животное, тебе надо особое приглашение. Встал!

Подымаюсь на ноги. Голову склоняю к полу, ведь смотреть в глаза без разрешения себе дороже: могут переломать пару костей.

- Назовись, Животное!

- Картер Трой. Осужден по статье…

- Бла, бла, закрой хлебальник. Свободен.

Окно захлопнулось. Спустя минуту позволяю себе расслабиться и убрать руки из-за спины. Подымаю голову к окну, где небо озарилось рассветом. В тюрьме самое главное не оскотиниться и попытаться удерживать разум при себе. Разговоры с самим собой – это хоть что-то, чем ничего. Отсутствие социума приводит тебя одновременно в бешенство и отчаяние. Ничего изменить уже нельзя, но за жизнь борьба продолжается. Пора повторить слова, которые заучил как мантру.

- Анна-Мария, Джозеф-младший, сенатор Алан Шелби.

Быть осужденным за то, чего ты никогда не делал – особая насмешка судьбы. В первые дни постоянно надеешься, что правосудие одумается и продолжит копать до истинны. Однако спустя месяцы осознаешь простую истину – вердикт не оспаривается такими мелкими как я людьми. Никому нет дела до рабочего человека, ведь банально являюсь маленькой шестеренкой в национальной машине суда. Дела с ужасающей скорость рассматриваются и тут же по ним выносятся вердикты. Нельзя останавливать колесо правосудия, ведь очередь может превратиться в пробку, а это политикам совсем не нужно.

Карцер не лучшее место для порядочного человека. Если в камере ты чувствуешь себя жертвой, то карцер заставляет поверить в свое животное начало. Когда-то ударить человека казалось чем-то опасным, ведь за этим последуют разбирательства в суде. Но уже находясь в заключении, единственный барьер рушиться. Годом больше или меньше – какая разница. Твоя жизнь предопределена другими людьми, кто умело перевоплощается из монстра в добропорядочного гражданина.

За дверью послышалась тачка, что скрипела своими колесами. Окошко распахнулось и на дверце оказался завтрак: кусок непонятной смеси из остатков еды на кухне. По сравнению с этим тюремная еда уже не кажется такой противной. Ничего другого все равно не будет, поэтому съедаю с мерзким удовольствием. Поднос устанавливаю возле дверей, где на уровне пола есть еще одно окошко для выноса.

Пора поразмять кости. Нужно постоянно следить за своей физической подготовкой. Несколько десятков отжиманий, стойка на руках, приседы. С собственным весом можно спокойно заменить полноценный спортзал, к которому у меня сейчас нет доступа, а главное тут – воображение. Приходиться включать мозги, чтобы как следует потренироваться. Заключенные хоть и пытаются держаться нейтрально между собой, но хрупкая грань постоянно нарушается отбитыми на голову генералами – боссами группировок. Им сидеть пожизненно, поэтому нужно чем-то заниматься, а лучшим делом остается война между солдатами – заключенными низшего ранга. Пытаться разобраться в причинах конфликта, что отвечать на вопрос, курица или яйцо было первым? Моя позиция в этом неизменная – я сам по себе. Но при этом придерживаюсь своей расы: белых парней. Делить по этническим принципам легче всего, что и делают заключенные. С нами сидят все представители рас: темнокожие, индейцы, латинос, азиаты.

Тюрьма описывается двумя словами – скука и ужас. Тут ничего не происходит, а когда происходит, то остается молиться в ужасе. Обычный день состоит из прогулки, чтения, спортзала, приема пищи и сна. Однако в карцере ты просто сидишь двадцать три часа в сутках, а оставшийся час прогуливаешься в цепях по двору. Но от скукоты не остается и следа, когда очередные отморозки решат расправиться со своим врагом. Считанные секунды потасовки стремительно перетекают в положение «лицом в пол», а над головой начинают мелькать ружья надзирателе. Ничего увидеть не удастся в бойнях, поэтому остается догадываться о последствиях.

- Ещё один день, - повторяю себе в который раз.

Завтра из карцера переведут в обычную камеру. Американская система правосудия умеет «заботиться» о своих гражданах. Тебе на выбор разные уровни комфорта камеры: карцеры с голыми стенами, камеры с двумя койками, огромные залы с десятками двухуровневых кроватей. Общие комнаты, где одновременно содержатся до двухсот заключенных, концентрируют мелких мошенников и грабителей: сроки от месяца до нескольких лет. Обычные камеры уже куда разнообразнее: от пяти лет заключения до нескольких пожизненных. Карцеры одинаковы для всех заключенных: завиднелась твоя задница в потасовке, вот и дорога в одиночку. 

Регулярные беседы с самим собой единственное спасение от безумия. Проматываешь одни события круглыми днями напролет. Иногда ловлю себя на мысли, что готов раздать имена моим воображаемым друзьям. Несколько раз оказывался не в том месте, поэтому попадал под подозрения надзирателей. До выяснения обстоятельств отправляли в карцер: сроки разные. На этот раз пару недель провел в одиночке.

Кличка «Животное» дана с первого дня заключения. Обстоятельства моего осуждения даже по местным меркам тянут на страх среди тюремщиков и особого отношения ко мне – двойное убийство в состояние аффекта. Невиновно осужденный и при этом по самому серьезному делу. Куда тут хуже придумаешь. Впереди десяток лет заточения как животное к клетке странствующего цирка. Тюрьмы сменяют одна другую с завидной регулярностью. Однако принимать до конца свою нынешнюю судьбу отказываюсь – моей жизнью никто не будет распоряжаться. Хотя адвокаты на воле, на последние деньги, пытаются найти неточности в преступлении, но это никак не меняет положения дел.