Жизнь после Мартина

Жизнь после Мартина

Руфь полулежала на тахте, аккуратно закинув ногу на ногу. Она не признавалась себе, но ей казалось, так её профиль выглядит эффектней в солнечном свете. В светлом воздухе кружились пылинки, сталкивались, словно планеты в черном космосе. Впрочем, Руфь не могла уловить их далёкого грохота и величественного спокойствия принятия смерти. Она безвольно листала сборник стихов - Его стихов - и цеплялась взглядом за строчки. Для неё всё ещё большинство оборотов было слишком дерзким и непонятным. Их глубина не привлекала её, а настораживала и пугала, как последний пустой взгляд, которым её проводил Мартин. 

В дверь истошно позвонили. Руфь встрепенулись, готовая спуститься из гостиной вниз, узнать, чего хочет незваный злой гость. Горничная открыла дверь, и до Руфи донесся высокий звонкий голос. Он хлестал, перебивая сдержанность выучки горничной.

- Где она? - кричала незнакомая девушка. - Где эта проклятая вашенская Руфь?

Руфь поднялась с тахты и плавно отложила томик в чудесной золочёной обложке. Она твердила себе, что сохраняет спокойствие из-за приличий, а не потому что её напугал этот тон чужачки. Во всем: интонациях, тембре, выражениях чувствовалась та сила, которой был некогда наделён Мартин и которую вытеснила опустошенность и запустение. Издалека доносился испуганный тон служанки: "Мисс, вам туда нельзя! Остановитесь, мисс!".

Руфь грациозно оправила юбку и двинулась в сторону холла, намереваясь встретиться с той, что так отчаянно желала встречи с ней. Перед самым её носом дверь настежь распахнулась и с оглушительным треском врезалась в стену. Руфь на мгновение застыла, остановленная яростным взглядом прекрасных глаз. Прическа гостьи растрепалась, на щеках выступил лихорадочный багровый румянец, губы распахнулись, часто выталкивая воздух из тонкого тельца. Руфь уже видела эту девушку - её изящные прекрасные черты, её пламенное сердце, мерцающее за длинными изогнутыми ресницами. В ней угадывалась страстная натура, пластичная в своей страсти и самоотреченности. И сейчас все силы этой девушки были направлены на ненависть, пригвождающую Руфь к единственной точке в полу, на махровом персидском ковре, привезенными отцом ко дню рождения матери. 

- Это ты во всем виновата, - яростно выдохнула девушка.

- Простите, я не понимаю о чём вы, - холодно ответила Руфь, стараясь сдержать дрожь, пробивающуюся сквозь верный корсет воспитания. Неожиданно ей пришел в голову вечер, когда они шли вместе с Мартином по улицам или на лекцию, или в оперу. Руфь не могла вспомнить, эти детали не казались значительными. Темнота густела в подворотнях, куда не попадали лучи тусклых фонарей, и им навстречу попалась эта девушка. Эти глаза, это выражение глаз, эти волосы, эти скулы, только платье иное. То, в котором она была сейчас, выглядело значительно дороже, не только из-за ткани. Да и сама девушка держалась как-то иначе, словно у неё было не меньше и даже больше прав находиться здесь. Несмотря на простоту и безыскусность, её гордость выпрямила её спину, наделила её тем могуществом, что не было знакомо Руфи, а самым важным в ней было глубокое чувство, то чувство, до которого Руфь никогда не дотягивалась, и которое так отчаянно привлекало её в Мартине.

- Это из-за тебя он покончил с собой. Это ты забрала у него всё. И у нас забрала. У меня забрала, - зашипела девушка, обдавая её такой горячей волной гнева, что Руфь невольно взмокла. Капелька пота предательски скатилась по виску.

- Я всё ещё не понимаю о чём вы, - снова попыталась Руфь, но её голос дрогнул, выдавая страх и ожидание ужасных новостей. Она не давала себе отчёт, но в глубине уже точно знала, что случилось. Даже под угрозой смертной казни, она не созналась бы, что догадывалась об этом его решении давным-давно.

Девушка подняла руку, и Руфь отшатнулась, напуганная резким жестом. В ладони гостьи была сжата утренняя газета. Точный близнец, лежащей на кофейном столике у камина. К ней Руфь ещё не притрагивалась и пока не собиралась, но увидев этот серый клок бумаги, решительно пересекла комнату и распахнула листы. На неё тут же посмотрела фотография Мартина. Девушка у двери глубоко и часто дышала, кажется, боролась с прорывающимися всхлипами. "Известный писатель пропал без вести" - гласил заголовок. Руфь потрясённо впилась в текст статьи, выискивая хоть какое-то упоминание о том, что это очередная газетная утка, миф, выросший на величественной фигуре Мартина. 

Но статья тянулась и тянулась, а Мартин все меньше был жив. В конце газетчик заключил, что произошел какой-то несчастный случай, потому что у великого ума на пике славы не было ровно никакой причины убивать самого себя.

- Я не понимаю, - прошептала Руфь, трепеща от ужаса перед случившимся. - Как это могло произойти? Это же Мартин, он такой сильный...

Девушка у двери громко вскрикнула и зарыдала. Её горе, такое всепоглощающее и одинокое, встревожило Руфь. Оно было созвучно её чувствам, если бы собственная горечь утраты не показалась Руфи мелочной и пустой, хотя девушка тут же отмахнулась от этой мысли. Разумеется, она скорбит по Мартину, они же были помолвлены и она так его любила.

- Теперь понимаешь? - прохрипела гостья, и Руфь покачала головой, отрицая понимание. Это действительно несчастный случай. Ужасно жаль, что такой замечательный человек погиб во цвете молодости. 

- Тупая буржуа, - выплюнула девушка. - Он из-за тебя сделал это. Это ты предала его любовь. Это ты его растоптала. 

Руфь снова покачала головой, но ни слова не вырвалось из её рта. Губы словно склеились, не способные произнести ни малейшего звука.