Жизнь после встречи с дементорами

Каникулы

Очередное лето у тёти и дяди. Раньше, до Хогвартса, я обожал лето и с нетерпением ждал его наступления. Сколько себя помню, я постоянно мучился от холода, голода и жажды. Одежда мне доставалась от Дадли, моего кузена. Но одеть на меня его вещи, тоже самое что пытаться одеть палку. Если взять троих таких как я, то тогда отдалённо я и сравнялся бы с ним в комплекции. Ремень, который он носил два года назад, я спокойно оборачивал вокруг себя два раза. Его футболки на мне еле держались, штаны фиксировал с помощью ремня или простой верёвки, кроссовки же доставались в ужаснейшем состоянии, но приходилось носить. Не ходить же босиком зимой.

В результате я научился не то что в позе лотоса сидеть, а дотягивать ступни до подмышек и сидеть так часами, пока не засыпал. Летом же я отогревался, стараясь как можно дольше находиться на солнце, отчего моя кожа была очень смуглой. Многие соседи иногда сомневались в моём родстве с семьёй Дурсль. А ещё летом была возможность незаметно напиться воды во время полива цветов тёти Петунии, что не только жажду утоляло, но и притупляло чувство голода. Родственники часто наказывали за малейшие промахи, лишали еды и запирали в наказание в чулане без воды, в постоянном моём месте обитания до одиннадцати лет. Если меня не наказывали, то еды мне доставалось очень мало. Ел я только тогда, когда они выходили из-за стола.

С появлением в моей жизни Хогвартса, я стал ненавидеть лето. Оно тянулось для меня как резина. В школе хоть и было очень холодно зимой, но можно было завернуться в тёплое одеяло или погреться возле камина и никто не прогонял меня от него. В большом Зале подавали достаточно еды и никто не запрещал её есть. Что самое удивительное в Хогвартсе для вечно голодного ребёнка? Первый праздничный пир. Увидев впервые изобилие блюд перед собой, я растерялся. Пришлось мысленно напомнить себе, что родственники далеко и не выгонят меня голодным из-за стола.

Когда я узнал, что кто-то пытается похитить философский камень, я был готов защищать его ценой собственной жизни, чтобы хоть так отблагодарить магический мир за возможность просто быть сытым. Мне казалось меня незаслуженно считают героем и я старался хоть как-то оправдать их надежду и веру в меня.

Битва с василиском. Я готов был умереть ради спасения сестрёнки Рона. Её любят и будут горевать если она погибнет, а по мне горевать не кому.

На третьем курсе я узнал, что у меня есть крёстный. В начале года отец Рона говорил, что Блэк предал моих родителей и попытается убить меня. Но к концу года выяснилось, что это не так. Я и Гермиона помогли ему сбежать от дементоров,с тех пор он часто писал мне письма. Он до сих пор находился в розыске.

В прошлом году моё имя подбросили в кубок для отбора участников, и меня заставили участвовать, а Рон долго обижался и считал меня лжецом. Но самое ужасное, что я виновен в смерти Диггори. Ночные кошмары о его смерти преследуют меня по ночам...

Это же лето выдалось особенно жарким и сухим. В целях экономии воды жителям было запрещено поливать газоны и мыть машины. Все обитатели этого городка отсиживались по домам, где сохранялась хоть какая-то прохлада. Все в округе считают меня отъявленным хулиганом, которого надо держать в тюрьме. Родственники прекрасно знают, что мне нельзя колдовать на каникулах, но в любом плохом происшествии всегда обвиняют меня. А до конца каникул ещё две недели...
Я всё лето вставал по будильнику в пять утра, чтобы расплатиться с совой за очередной номер "Ежедневного пророка", но какой в этом смысл? Ровно никакого. Я просматривал только первую страницу газеты, ожидая вестей о возрождении Волан-де-Морта, но всё напрасно. Враг затаился, никак не давая о себе знать. В лучшем случае сова могла принести письмо от Рона и Гермионы. Но что они могут написать?

"Разумеется, мы ничего не пишем сам знаешь о чём... Нам не велено писать ничего важного, вдруг письмо попадёт не в те руки... Мы очень заняты, но подробностей сообщить не можем... Довольно много всякого происходит, расскажем при встрече..."

Но когда она произойдёт, эта встреча? Точной даты никто не называл. Насколько я мог понять по расплывчатым намёкам, Гермиона и Рон были вместе. Мне тяжело было думать, что они весело проводят время в "Норе", тогда как я попусту торчу на Тисовой улице. Я был до того на них зол, что выбросил, не открыв, две коробки шоколадок из "Сладкого королевства", которые они мне прислали на день рождения.

И чем же они, Рон и Гермиона, заняты? И почему я ничем не занят? Разве не доказал, что способен на большее, чем они? Неужели о моих делах уже забыли? Разве не я был тогда на кладбище и видел смерть Седрика? Разве не меня привязали к могильному камню и хотели убить?

Я шёл по пустынным улицам городка, перед этим разругавшись с родственниками, и размышлял о себе и своих друзьях. Дошёл до детской площадки и сел на качели.

В письмах Сириуса тоже не было ничего интересного, лишь просьба быть осторожным.

А впереди была ещё одна тяжёлая ночь. То кошмары с гибелью Седрика; то длинные тёмные коридоры, ведущие в тупик или к запертой двери. Часто шрам на лбу неприятно покалывало, но это едва ли могло заинтересовать Рона, Гермиону и Сириуса. Раньше боль в шраме говорила о том, что Волан-де-Морт становится сильнее, но когда Тёмный Лорд возродился, они в ответ на жалобу только напомнили бы мне, что в этих ощущениях нет ничего нового. Из-за чего шум поднимать? Тоже мне, удивил.

Сознание несправедливости достигло такой силы, что едва не зарычал от ярости. Ведь если бы не я, никто и не знал бы даже, что Волан-де-Морт возродился! И в награду за всё, целых четыре недели болтаюсь в Литтл-Уингинге, совершенно отрезанный от волшебного мира, вынужденный прятаться среди бегоний и слушать про попугайчиков, катающихся на водных лыжах?!

Как мог Дамблдор с такой лёгкостью выкинуть меня из головы? Почему Рон и Гермиона оказались вместе там, куда меня не пригласили? Сколько ещё терпеть уговоры Сириуса сидеть тихо и быть паинькой? Сколько подавлять искушение написать тупицам, которые издают "Ежедневный пророк", и объяснить им, что Волан-де-Морт вернулся? Такие мысли терзали меня, а на город опускалась душная бархатная ночь, в воздухе стоял запах сухой тёплой травы, и тишину нарушал только не громкий шум изредка проезжающих мимо машин.