Бродячей нищей музыкантше
Прибиться к цирку довелось.
Зевак прохожих зазывала:
“Приди послушать, добрый гость!
Сыграю я любую песню,
Касаясь струн твоей души.
Не поскупись на чай монету
Ты в мою шляпу положить.”
Сгущались сумерки, сияли
Повсюду рыжие огни.
Шатры цветастые стояли –
Кто хочешь, внутрь заходи.
Приблизился к артистке нищий,
Дал горсть серебряных монет.
И молвил глухо, словно шелест:
“Играй, рискни мой дух прочесть”.
Лаская струны у гитары,
Девица миловала слух.
Но незнакомец отмахнулся:
“Увы, не тронула мой дух”.
“Что ж”, – отвечала музыкантша, –
“Быть может, душу усладит
Одно из наших представлений,
Коль лицедейство не претит?
Глядите, небо затянуло,
И исхудал ваш балахон.
Под наш полог вас приглашаю,
Чего же мокнуть под дождем?”
Одетый в ветхую хламиду,
Таская за собой косу,
Побрел он прямиком к палаткам,
Желая изыскать досуг.
Чернело небо, ночь настала,
Вдруг воцарилась тишина.
Певица от игры устала
И отдыхать в шатер ушла.
Но что же это? Спят актеры
Кто как – кому и где пришлось.
Лежат и клоуны, не дышат.
Что здесь за колдовство стряслось?
Ища вокруг живые души,
Девица обошла шатры.
Но все ее друзья-артисты
Оцепенели и мертвы.
И косу лишь нашла у входа,
Что оборванец тот носил –
Стояла, лезвием сверкая,
А самого и след простыл.
От страха плакала бродяжка
И догадалась, почему
Не тронуть было его душу –
Жнецу она и ни к чему.
Чтоб схорониться от дурного,
Чтоб уберечься перед злом,
Коль встретишь странника чудного,
Не стоит приглашать в свой дом.
Не попусту народ вещает:
В преддверье ночи всех святых
Тончает хрупкая завеса
Меж миром мертвых и живых.