Зимняя Королева

Зимняя Королева

Зима в этом году на редкость суровая. Морозная и малоснежная, ступает она по промёрзшей серой от пыли земле тихой смиренной поступью, словно задумчивая строгая дева, гуляющая в тишине и одиночестве по заброшенному саду. Касаясь мимолётно тонкой бледной рукой, отнимает небрежно дыхание у всего живого, гасит праздничную пестроту осенних деревьев, превращает в блёклые чешуйки опавшую листву и замёрзшую траву, оборачивает в серую кисею узорной изморози камни у дороги, присыпает лепестками мёртвых цветов — хрупкими снежинками — брусчатку, делая камни звонкими, а дерево — гулким.

Тяжёлые тёмные облака уже полны снега, но ветер, поющий скорбным голосом печальной виолончели, гонит их прочь, и напрасно деревья умоляюще тянут вверх чёрные голые ветви. Их тонкий рисунок на фоне серого унылого неба выглядит как трещины, покрывшие сеткой старое мутное стекло. Казалось, дунь ветер сильнее, и оно рассыплется тусклыми крошками, словно отставшая от стены старая штукатурка.

Тлен и умирание, чёрное и белое, смешавшиеся на огромной палитре бескрайнего поля, открывшегося моему взору, действуют на меня умиротворяюще. Они укрощают мысли, стремительно мчавшиеся в моей голове, придают им плавность и неторопливую возвышенность, и вот тогда я вспоминаю о Тебе.

О Тебе, моя Возлюбленная.

Моя прекрасная, совершенная, идеальная. О, как я тоскую о тебе! Как глубока и страшна моя печаль! Как угольно-чёрная стремительная река в замёрзших берегах. В ней не видно дна, её тяжёлые ледяные воды катятся прочь. Она унёсет любого, кто ступит в неё. Сожмёт грудь жёстким обручем смертельного холода, превратит тело в безвольный бледный лоскут, похожий на тень отлетающей к Богу души.

Ты, моя Возлюбленная, затмившая своей красотой всех прежних моих любимых, теперь лежишь в тёмной и маленькой комнате — со стрельчатыми окнами, в которые свободно врывается ветер и гладит твоё спокойное лицо. Чёрное каменное кружево старинного мёртвого замка, устремившего свои изящные башни к белому тусклому солнцу, так идёт твоему покою.

Я торжественно открываю скрипучие двери, старые ржавые петли приветствуют меня печальной музыкой, порождённой их дряхлостью. По торжественно-молчаливым пустынным залам давно уже никто не ходит, кроме меня, тонкие сетчатые полотнища мохнатой от пыли паутины теперь закрывают стены вместо флагов и гобеленов, вой ветра и многоголосое эхо, отсчитывающее мои торжественные шаги — сменили музыку.

Я помню их всех, моих прежних Возлюбленных.

Мой неспешный шаг тревожит тишину под дверями их комнат, которые заперты навечно.

Рука моя касается отполированной морозом до блеска ручки одной из дверей, пальцы пристывают, чуть липнут к накалённому металлу.

Первая была похожа на весну, такая же светлая и чистая. Золото её волос было бледно, как первые тёплые лучи, а глаза ясны, как день. Неприметной тенью всюду следовал я за нею, изнывая от того, что остаюсь ею не замечен и обделён поэтому её вниманием. Её смех, ягодный запах её одежды тревожили меня. Нежный пушок на персиковой щеке казался лучом солнца, пожелавшим остаться на её лице. Она улыбалась другим, и я мучился оттого, что никогда её озорной взгляд не будет обращён на меня...

Смерть изменила её. Нежные щеки, иссушенные её холодным дыханием, стали дряблыми и непривлекательными, светлые волосы, лишившиеся своего солнечного блеска — тусклыми и блёклыми, розовые пальцы — костлявыми и скрюченными. Твои голубые глаза я заменил стеклянными, я подарил тебе шёлковое нежное платье, но ты так и осталась всего лишь яркой куклой, с улыбкой на тонких губах спящей в пыльной атласной постели.

Я отпускаю ледяной металл и отступаю от двери. Прощай, любимая. Я никогда не войду к тебе, не посмотрю в твоё лицо, не коснусь светлых локонов.

Вторая была сильной и смуглой, с дерзкими зелёными глазами, с яркими солнечными пятнами на округлых плечах, чуть тронутых нежным загаром. Отчего в смерти она стала серой и тусклой? Её кожа стала прозрачной, как оплавившийся воск свечи, и сморщенной, словно лепесток увядшего цветка. Волосы покрылись пылью и паутиной и сделались неряшливыми, похожими на кусок старой пакли. Даже её изумрудные глаза, в которые я мог всматриваться часами, вдруг потускнели, стали мутными и перестали радовать меня.

Прощай, любимая. Я давно позабыл тебя.

Третья была огненно-рыжей, с крупными кольцами медных волос, рассыпавшихся по плечам. Она пела и танцевала, будя в моём сердце дрожь, и я невольно ловил себя на том, что моя рука сама собою тянется к ней — чтобы прикоснуться... Сжать пальцы на тонкой шее... Но я не смел. Я мог лишь издали, тайком, наблюдать за нею, прячась в тени. Страдая, я лишь мечтал о дне, когда, наконец, она станет моей всецело. Шаг за шагом я приближался к ней, переходя из тени в тень, чтобы не потревожить, не вспугнуть мою яркую птичку; я так боялся ошибиться вновь, я боялся горечи разочарования, постигшего меня с первыми двумя возлюбленными, я тысячи и тысячи раз представлял её, спящую, в окружении шелков и кружев.

Она дольше всех владела безраздельно моим сердцем, огненная лисица. Но и ей смерть была не к лицу, превратив её в жалкое подобие мёртвой птицы, сделала похожей на комок выцветших перьев.

Прощай, любимая. Мне очень жаль.

И лишь ты, Возлюбленная моя, ты!..

Ты совершенна, ты прекрасна и идеальна.

При мысли о тебе руки мои начинают дрожать, жар охватывает меня и побеждает стужу, царящую в замке, шаги мои делаются торопливы, и шумное дыхание серым облаком врывается из губ. И я спешу скорее добраться до твоего последнего пристанища, в крохотную комнату в высокой башне, пропахшую срезанным на морозе можжевельником.

Ты лежишь, прекрасная и строгая, в окружении чёрных блестящих шелков. Твои чёрные косы, венком уложенные на голове, не испортит даже присыпавшая их колючая пыль. Она делает тебя похожей на вечность. Вечность... "Какое прекрасное слово", — думаю я, всматриваясь в твои спокойные черты.