Злейший враг

Часть 1. Злейший враг. Похищение

конец декабря 1688

Питер Блад, облокотившись на планшир, наблюдал за разгрузкой «Арабеллы». Прошло ровно три месяца с того дня, как они вернулись с Ямайки. Принимая из рук лорда Уэйда патент, он предчувствовал, что королевская служба вряд ли его удел, но продолжал тешить себя напрасными надеждами.

"Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад!"

Слова мисс Бишоп совершенно однозначно определяли, кем он является в ее глазах. Королевский патент ничего не менял - да и не мог изменить. Эти слова все еще разъедали его душу.

И вот снова Кайона. Поначалу желание напиться было нестерпимым. Напиться, надраться до блаженного небытия. И он не стал сдерживаться. Мир выцвел, сузился до колеблющихся в тошнотворной мути стен очередной таверны и горечи черного ямайского рома на языке...

...У нее — глаза цвета перуанского шоколада, оттененные густыми ресницами, и фарфорово-прозрачная кожа. Пушистые волосы в свете свечного огарка отливают старой бронзой. А вот голос совсем другой, и он досадливо морщится.

— Я буду молчать, если месье угодно, — понимающе и лукаво шепчет она, в то время как ее пальцы проворно распускают шнуровку корсажа.

— Месье угодно, — хрипло произносит он, привлекая ее к себе.

Он стягивает с ее плеч сорочку, обнажая острые грудки с затвердевшими бусинами сосков. На ее губах появляется неожиданно застенчивая улыбка, и желание поднимается в нем темной волной…

Он просыпается раньше ее, не ощущая ничего, кроме вязкой тоски и запредельного, до ненависти, отвращения к себе. Почти со страхом смотрит в лицо лежащей рядом женщины. Однако теперь она не кажется ему хоть сколько-нибудь похожей на Арабеллу. Чуть вздернутый нос, большой рот и пухлые губы; тонкая ниточка шрама на виске, на бледной коже — россыпь веснушек. И волосы — рыжие, не каштановые.

Бесшумно одевшись, он достает из потайного кармашка камзола крупную голубоватую жемчужину и кладет ее на обшарпанный стол возле кровати. Если девчонка не продешевит, денег ей хватит на несколько месяцев сытой жизни. Она даже сможет вернуться в Европу, если пожелает. И если ей не перережут горло, предпочтя расплатиться сталью, а не звонкой монетой. Впрочем, он почему-то уверен, что никуда она не уедет и ничего дурного с ней не случится. И уже вечером она снова будет обслуживать посетителей этой таверны. И поэтому решает отправиться в другую, на противоположном конце самой веселой улицы Кайоны. И немедленно.

...На следующий день Блад обнаружил себя сидящим за столом в своей каюте. Из валяющегося на столе осколка зеркала - он не помнил, когда и как оно разбилось! - на него смотрел незнакомец.

С того мига все изменилось. И хотя сезон дождей еще не закончился, Блад не давал покоя ни себе, ни своим людям, иногда действуя силами всей эскадры, но намного чаще уходя в море на одной лишь «Арабелле». Они взяли на абордаж потрепанный непогодой и отставший от каравана галеон с грузом какао и драгоценного красного дерева, впрочем обошлось практически без потерь, ибо корабль почти утратил способность маневрировать. Возвращаясь из плавания, Блад был готов без промедления отправиться в новое, берясь даже за доставку особо ценного груза в ближайшие к Тортуге французские колонии. За хорошую плату, само собой. Он нигде не останавливался дольше, чем это требовалась для разгрузки корабля и пополнения припасов. Его люди, непривычные к подобной спешке, ворчали. Однако они исправно получали свою долю, и посему Блад предпочитал не замечать уныния, мелькавшего на их лицах.

Сегодня, едва они встали на рейде, от причала к «Арабелле» устремилась небольшая шлюпка, и через пару минут на палубу запрыгнул посыльный от его превосходительства губернатора Тортуги. В записке, адресованной Бладу, значилось приглашение, а судя по оборотам, использумемым д’Ожероном — бесконечно любезным, но неумолимым — приказ явиться на прием, который собирался вечером дать губернатор. Это была уже не первая попытка вытащить его на берег, и Блад, как и прежде, хотел отказаться, собираясь с утренним отливом снова выйти в море. Однако Волверстон, прибывший узнать о дальнейших планах капитана, заявил, что еще немного и люди взбунтуются. Особенно это касается команды «Арабеллы». Виданное ли дело, им столько времени не удается промочить горло в хорошей таверне, да с негордой красоткой на коленях.

- Зачем нам тогда вообще нужны деньги? — патетически спросил он.

Блад рассмеялся и велел всем убираться вон. Сам он решил принять приглашение губернатора.

— Когда ты вернешься, Питер?

— К полуночи.

— Я пришлю парней за тобой.

— Зачем? Раз уж я решил развеяться, прогуляюсь при луне, заодно отдохну от ваших гнусных рож.

— Но…

— Не стоит и обсуждать, Нед, — усмехнулся Питер. — Будет лучше, если ты последуешь своему же совету и отправишься воздать должное доброму рому.

Волверстон ворчал еще что-то, но капитан уже не слушал его. Он щелчком расправил манжет и сошел на берег.

***

Прием, как всегда, оказался на высоте. Блад заметил, что Мадлен, старшая дочь губернатора, весь вечер не сводила с него лучистых глаз. После спасения мадемуазель д’Ожерон из лап Левасера, Блад начал подозревать, что является идеалом ее девичьих грез. Он всегда старался быть с ней любезным, но не более того. Однако в этот вечер он словно бы увидел девушку в первый раз. Иначе. В первый момент, когда Блад осознал это, он удивился, но затем нашел, что ему нравится смотреть на нее.

После окончания приема д’Ожерон пригласил Блада в свой кабинет. Одинокая свеча в изящном подсвечнике бросала мягкие блики на тяжелую мебель из черного дерева. Тускло поблескивало золотое тиснение на корешках книг из богатой библиотеки губернатора, и в целом, все создавало весьма умиротворяющую обстановку. Но Блад перехватил острый и внимательный взгляд д’Ожерона, и пришел к выводу, что разговор представляет существенную важность для губернатора. Впрочем, будучи опытным дипломатом, д’Ожерон не спешил переходить к делу. Он приглашающе махнул Бладу на кресло, а сам достал из шкафчика два серебряных бокала и наполнил их из стоящей на столе пузатой бутылки.