Змееносец. Легенда о летящем змее

Эпилог Якула

Зима 1203 года по трезмонскому летоисчислению, у Ястребиной горы
Юная маркиза Катрин чувствовала себя самой счастливой на свете. Она ехала в первое в жизни путешествие. И не в карете, как ее родители. А на своей собственной лошади. Отец подарил ей белоснежную, без единого пятнышка, Нитуш в прошлом месяце, на четырнадцатилетие, как и обещал. Он купил лошадь из приплода от королевского Никса, чем Катрин ужасно гордилась. Всю дорогу от Конфьяна она мысленно разговаривала с Клодом, в гости к которому они теперь направлялись, и доказывала ему, что никогда у него не будет такого замечательного животного, из самой королевской конюшни.
Катрин то пускалась вскачь, отъезжая подальше по дороге, то возвращалась к карете и радостно заглядывала в окошко, строя гримасы родителям.
- Катрин, вы совсем уже невеста, а ведете себя как ребенок, - рассмеялся маркиз де Конфьян, с обожанием глядевший на юную дочь, такую похожую на свою мать. – Хотя бы в Брабанте постарайтесь быть хоть немного более серьезной, а то собьете с пути истинного своего брата и станете дурачиться вместе.
- Обещаю, Ваша Светлость, я стану сбивать Клода совсем чуть-чуть, - ответила Катрин-младшая и взглянула на мать.
- Ваше «чуть-чуть» порой напоминает поле после яростной битвы, - усмехнулась маркиза.
- Но только скажите, что вы пошутили про невесту, - девочка перевела озадаченный взгляд на маркиза.
Маркиз же в замешательстве посмотрел на свою супругу. Но тут же принял самый серьезный вид и сказал:
- Вам уже четырнадцать, Катрин. В это время пора думать о том, что кукол вскоре придется спрятать в сундук. Избраннице вашего брата Сержа пятнадцать. И я нисколько не удивлюсь, если завтра вы сообщите нам с матерью, что ваше сердце исполнилось любви.
Он снова взглянул на маркизу. Теперь уже почти беспомощно. О возвращении принца Мишеля из Парижа, куда он путешествовал с Сержем де Конфьяном-младшим, уже было известно. А вот о старой договоренности де Конфьянов и де Наве породниться – пока нет.
Катрин-младшая обиженно посмотрела на мать.
- Я хорошо знаю, что вы, мама, пошли замуж в куда позднем возрасте.
- Мой отец не имел возможности выдать меня замуж в положенный срок, - маркиза де Конфьян не собиралась посвящать дочь во все особенности своих замужеств.
- Но оно и к лучшему. Вы встретили папу. А мне за кого прикажете замуж выходить?
- Вам, Катрин, предстоит стать принцессой Трезмонской. Так было давно решено вашим отцом и королем Мишелем.
Глаза юной маркизы округлились, она ойкнула, после фыркнула и, пришпорив свою лошадку, умчалась вперед по дороге.
- Катрин, стойте! – закричал Серж, но дочь не слушалась его. Он обернулся к жене: - Катрин, ну неужели нельзя было как-то подготовить… не так же резко! Vae!
Он выскочил из кареты, приказывая распрячь Арлана из упряжи и немедленно его седлать.
- Сами бы и говорили ей о помолвке, - проворчала маркиза, наблюдая, как муж вскакивает в седло, и проводила его глазами, пытаясь понять, что же теперь делать ей.
Сама она по-прежнему была плохой наездницей. Но оставаться в неведении посреди дороги маркиза де Конфьян не желала. Тропинка уходила вверх, в гору, вилась среди лесной чащи, в которой царил вечный полумрак. И через некоторое время маркиза верхом добралась до небольшой поляны, посреди которой увидела Сержа и дочь. Она направила своего коня к ним. Все здесь было безлюдным, заброшенным, но казалось странно знакомым. Катрин огляделась, заметила почти разрушенную башню и вздрогнула.
Ястребиная гора.
Место, оказаться в котором вновь ей хотелось меньше всего на свете.
Серж, услышав ржание коня в стороне, обернулся и наткнулся взглядом на жену. Он сам не верил тому, где теперь они оказались, куда привела их лошадь дочери. Спустя столько лет… Лет, тянущихся вечным воспоминанием, висевших над ним неизбывным чувством вины. Он научился жить с этим. Он научился снова радоваться жизни. Катрин научила. Катрин вернула ему его жизнь. Она врачевала раны его. Но в ее душе не могла не остаться самая страшная из ран, какую он нанес ей своими руками.
И теперь проклятая башня, показавшаяся среди деревьев на вершине горы, вернула все. Проклятое прошлое встало перед ними во всем его ужасе и мраке.
- Катрин, - проговорил он, глядя на жену.
Маркиза же не знала, что сказать. Она растерянно осматривалась, понимая, что любой их разговор невозможен при дочери, пока взгляд ее не упал на старое дерево, однобоко раскинувшее свои голые ветви под башней.
- А что там? – словно сквозь сон, услышала она голос юной Катрин, указывающей на самую верхушку башни. – Оттуда, наверное, открывается прекрасный вид.
- Катрин, уедемте отсюда, - тихо сказал Серж, не замечая никого и ничего, кроме потерянного лица своей жены. – Здесь нам искать нечего.
- Нечего. Кроме нашей дочери, - маркиза кивнула в сторону башни, у которой уже спешилась Катрин и привязывала повод к ближайшему кусту. Она перевела взгляд на Сержа. – Я знаю, как вы цените слова. И давно должна была вам сказать. Я никогда, ни минуты не винила вас за все, что здесь произошло. Если я и была обижена, то лишь на то, как вы вели себя дома после возвращения. Но и это прошло, когда я узнала, что Господь благословил нас нашей Катрин.
- Я не мог быть тогда другим по возвращении, вы же знаете… вы же знаете меня.
Катрин слабо улыбнулась.
- Но и вы меня знаете. Мне казалось, что вы тяготитесь мною, потому избегаете. И это самое страшное, что могло случиться, не считая известия о вашей гибели, - она взяла его за руку и улыбнулась уже лукаво. – Есть вещи, которые я буду вам еще долго припоминать, но об этом я хочу забыть. А потому давайте заберем нашу дочь и поедем дальше к Клоду.
Он перевел дыхание и заставил себя улыбнуться. Да, он знал ее. Иногда ему казалось, что лучше, чем себя. Одному о другом было ведомо все. И если болело – болело у обоих. Они срослись друг с другом. Шрам у его сердца был шрамом у ее. Потому что душа у них тоже была словно бы одной на двоих. Башня перестала пугать его. Дерево… страшное дерево, у которого проходили казни, теперь было просто деревом.
- Идем, - с тихой улыбкой сказал маркиз и направился к каменным развалинам, в которых уже скрылась их дочь.
Знакомые стены не давили на него. Они стали вдруг частью его жизни. Потому что жизнь его была разной. И такой тоже. Поднимаясь по лестнице, он будто заново узнавал себя – касаясь камней, из которых был сложен едва уцелевший донжон. Впереди, высоко вверху, раздавались скорые шаги Катрин-младшей. Удивительно, как это ее маленькие ступни касаются камней, которые когда-то сыграли роковую роль в судьбе ее родителей.
Наконец, они поднялись наверх, туда, где каждый рассвет много месяцев встречал разбойник Якул. Туда, где среди зубцов смотровой площадки на башне он однажды умер – в ночь перед казнью Катрин де Конфьян. Он подошел к этим самым зубцам и глянул на скалы, вспоминая, как желал броситься вниз с этой высоты, которая его не отпускала.
Катрин показалось – она знает, о чем сейчас думает Серж. Словно он произносил это вслух. Она подошла к нему, положила свою руку на его ладонь, как когда-то давно. И, с улыбкой взглянув на дочь, которая, приоткрыв от удивления губы, восторженно смотрела по сторонам, негромко сказала:
- Я знаю, что у Якула есть крылья. И он умеет летать.
- Якул? – отозвалась Катрин-младшая. – Это из сказки!
- Он умеет летать, - тихо повторил Серж де Конфьян.
Солнце клонилось к закату. Как тогда. И небо вспыхивало алым цветом у горизонта. Как тогда. И озарялись в прощальных лучах камни Ястребиной горы и лес у его подножия. На земле есть места красивее этого. Но нет на земле места, которое держало бы его сильнее. Потому что здесь было гнездо Якула. Он повернулся к Катрин, глядя на то, как искрами вспыхивает свет в ее ясных зеленых глазах, и прошептал:
- Якул умеет летать только тогда, когда возле него птица с золотым оперением. Иначе он падает.
Младшая Катрин вприпрыжку подбежала к родителям и смущенно спросила:
- Так он потому поймал ее в ловушку? Чтобы летать?
- Конечно, нет… - с улыбкой, словно очнувшись, отозвался маркиз. – Ты помнишь сказку? Она сама угодила в его ловушку, расставленную для других. Увидев златокрылую птицу впервые, Якул не узнал ее. Но сердце его вспомнило ее сердце. Потому что в действительности эти сердца не умели жить друг без друга. Она была непокорна, эта птица. Она не желала признавать его власти над ней, потому что не верила в его злую силу. Она бесконечно говорила ему, что он светлый, что он может летать, а не падать. Но он не верил ей. Якул вообще не умел верить. Потому что никто не любит змей. Но вот птица полюбила – он знал это, он прочел это в ее глазах, и с той минуты песни его были только о ней. Только для нее звучал его голос. И однажды, поднявшись на вершину башни, он рискнул. Он отважился. Шагнул в пропасть и, конечно, стал падать. Но златокрылая птица не оставила его. Она летела прямо под ним. И увидев ее под собой, падающий, он заставил свои крылья двигаться – лишь бы не сбить ее при падении. Ему это удалось. Он полетел – впервые в жизни Якул летел. И сердце его зашлось от счастья, любви и благодарности. Но силы тьмы не отпустили их. Не позволили им улететь прочь из тех про́клятых мест. Они раскрасили крылья птицы черным цветом, превратили ее в демона. Не знал Якул, что только одни его глаза видят ее такой. Для прочих она оставалась златокрылой птицей, все той же, любящей его, змея с его змеиным сердцем, не умеющего летать без нее. Замарали его глаза темные силы. Засыпали землей. Отравили кровь горечью и ненавистью. И, сам не ведая, что творит, Якул приговорил свою птицу к смерти. Безропотная, она впервые покорилась его воле. И молча, не проронив и слезы, не уговаривая его, не пытаясь спастись, она решила умереть от его руки. В утро казни златокрылая птица смеялась и пела. В утро казни она прощалась со своей любовью, веря в то, что только возле змея была она счастлива. Видя сияющие ее глаза, Якул умирал сам. И в душе его ярко полыхало кострище – он сам себя сжигал в том огне. Жить без нее не мог. И пламя в душе Якуловой выжгло путы, что держали его в гнезде. И пожирало оно же змеиную чешую, пока не сожгло ее вовсе. И он освободился. Он смотрел на птицу, приговоренную им, и больше не видел ни птицы, ни крыльев ее – черных или золотых. Он видел девушку из родной деревни, которую любил тогда, когда еще был человеком. Она пришла, чтобы спасти его от него самого. «Ты можешь летать», - говорила ему девушка. Но знал он одно – летает он только возле нее. Потому что любовь их сильнее злых чар. Потому что даже во тьме и беспамятстве сердца их стремятся друг к другу. И будут стремиться всегда.
- Так ведь только в сказках бывает, - прошептала юная маркиза со слезами в голосе.
- Ну, конечно, только в сказках, - улыбнулась ей мать. – У тебя все будет по-другому.
Маркиз де Конфьян взглянул на двух самых любимых женщин своей жизни и негромко сказал:
- Совсем по-другому. Храни тебя бог от такого Якула.