Змей и ведьма

Русалий лес

Ночь на Купалу выдалась ясная.

За рекой ещё играла розовая сумеречная заря, а на большой поляне, заросшей нивяником и колокольчиками, уже ярко горел костёр, разгоняя надвигающуюся тьму. Стволы берёз солнечно светились в отблесках пламени, пахло дымом и смятой под босыми ногами росной травой.

Летние ночи особенные. А о купальской нечего и говорить. Звенит, зовёт она на разные голоса, вся - сплошное волшебство и колдовские чары! Да и как может быть иначе, когда в это время два мира близко сходятся. Вот здесь, у костра, в светлом огненном круге - мир человеческий, а там, в темноте за кругом, водят свои хороводы лесовики с лесавками да русалки с водяными. Лес на это время становится зачарованным, русальим. Туда от костра ни шагу! Не успеешь оглянуться, утащат в болото и поминай как звали!

Неслада не боялась ночной чащи. До людского жилья отсюда рукой подать. Да и чего бояться ведьме в лесу? Нешто дядьку лешего? Так он, говорят, на ветвях несмышлёнку Несладку качал и землянику ей в горсти носил, только она того не помнит. Да и правду сказать, пустословье это всё. Люди вечно болтают обо всём на свете, особенно про то, чего в глаза не видали. Дочка лешего, пф! Ещё бы сказали, самого Велеса дочь, вот дурны-то бабы, языком завсегда горазды молотить. Будто не знают, что лешаковы дети в шерсти рождаются или с зелёной кожей, да к тому же у них либо зубы вперёд торчат, либо когти растут заместо ногтей, а уж редко когда бывает и такое, что лешачонок на вид человек человеком, только слова ясного сказать не умеет, всё рычит, свистит да хоркает по-звериному. Разве ж она такая? Вот ерунда!

Но дочка кому или нет, а в лес да в поле Неслада всегда бегала, не страшась ни дикого зверя, ни всякого такого, что человеку за порогом порой мерещится, вот и сейчас не убоялась. Ей, ведунье, и нельзя бояться-то. Это лишь бабы простые деревенские думают, что взял ты любую травку, пошептал над ней, что в голову пришло, волшебство и случилось само собой. А так не бывает. Ведовское умение никому даром в руки не падает, над ним потрудиться надобно, побегать за ним, как за резвым зайцем, семь потов согнать.
Тогда и будет толк.

Обойдя жарко разгоревшийся костёр, девушка ступила на тропинку, ведущую вдоль речки по краю леса, и быстро пошла по давно знакомому берегу. Воздух здесь был почти осязаемым, влажным, вобравшим в себя ночное дыхание реки. Зыбянка текла неторопливо и спокойно, её берега заросли рогозом, купавками и жёлтыми касатиками, а в тёмных заводях можно было отыскать лежащие на воде нежные белые венчики русалкина цвета.

Над головой бесшумно проносились летучие мыши, в ветвях свистящими тонкими голосами переговаривались совы. Неслада наклонилась сорвать пучок резко пахнущей дикой мяты. С вечерней зорьки до утренней летом рукой подать, а собранные в купальскую ночь травы особую силу имеют. Надо успеть управиться до солнышка. Да ещё одно дело было у неё, особенное и важное. Для того несла она в руках небольшой свёрток в холщовой тряпице, крепко прижимая его к себе. Свёрток по-домашнему сладко пах свежевыпеченным хлебом, и было в нём кое-что ещё, самое главное.

Там, где тропа вплотную подходила к реке, девушка ненадолго остановилась. Откинула назад распущенные густые волосы цвета дикого мёда, склонилась над водой, высматривая в ней своё отражение. Что ж, не первая невеста, но и не хуже других, крепкая да ладная. По лесу бегать сила и ловкость нужна, лес настоящую даёт красоту, живую. Кто скажет, что не хороша девка? Она улыбнулась. Озорные брови лукаво прыгнули вверх, на щеках вспыхнул яркий яблочный румянец. Всем хороша! Глаза вот только подвели. Быть бы им синими, как лён, или серыми, как небо в пору листопада, но глаза у Неслады удались зелёные, с жёлтыми искрами, словно у дикого лесного зверя. И в кого такие? Может, и правда без лешего не обошлось? Тьфу, бабьи сплетни!

Тропинка, попетляв по прибрежным камышам, свернула в лес.

Ещё два лета назад, когда Неслада в возраст входила, полюбился ей Ярмей, Погудов сын. Краше других парней ей казался. Не пожалела мать Ярмея, Прекраса, для сына своей красоты, всю отдала без остатка. Кудри льняные по плечам вьются, очи ясные звёздами горят, за топор возьмётся, так работа у него спорится, а на праздниках первый в пляс идёт, залюбуешься! Не то что девки на выданье, а и молодухи, кто посмелее, нет-нет, да и взглянут на него искоса. Каждая себе своё мечтала. Не удержала сердечко Неслада, прыгнуло оно из груди, ударилось оземь и пташкой в небо взвилось. Так с тех пор и пело при виде любушки дорогого, да в руки не давалось, ничем его не унять.

Но вот ведь забота, сердце-то парня ни к кому не лежало.

Как будут к осени свадьбы ладить, кому месяц ясный, свет-Ярмеюшка достанется? Девки с тоски коровами ревели по полатям, на улице волчицами друг на друга глядели, на гуляньях кроткими горлинками вокруг завидного жениха вились. Но кого отец с матерью выбрали Ярмею в жёны, в чьём роду сватов по снегу ждать, никому было не известно.

Задумавшись, Неслада не заметила, как отошла далеко от освещённой костром поляны. Теперь ей светила только высоко поднявшаяся луна, а вокруг кипела и бурлила ожившая зелёная тьма. Всё здесь ухало, свистело, трещало, стрекотало, преследовало и спасалось, умирало и возрождалось к новой жизни. Сойдя с исчезающей в траве тропинки, она пробралась через молодую ольховую поросль, обогнула безобидное на вид болотце, скрывающее в глубине ненасытную трясину, вброд перешла ручей, медвежьей тропой прокралась сквозь густой малинник, взобралась на пригорок, поросший светлым березняком, и остановилась, глядя на залитый луной лес.

Сбоку потянуло холодом, пахнуло речной сыростью. Неслада повернулась. Ну, так и есть. Она знала, что сейчас увидит, но каждый раз невольно поёживалась и никак не могла привыкнуть к тому, что год за годом в это время происходило у неё на глазах.
Среди берёзовых стволов, подёрнутых невесть откуда взявшейся белёсой дымкой, стали появляться тени. Мёртвые костяные остовы, не тревожа налитых росою трав, вставали из-под земли, покрывались сотканной из тумана плотью, обретали человеческий облик, начинали двигаться.

Здесь, в Неупокоенной роще над тихой заводью, издревле обитали русалки. Под берёзами, печально опустившими ветви до самой воды, хоронили расставшихся с жизнью по собственной воле или умерших дурной смертью, тех, кому не нашлось места в родовых могилах. Люди без особой нужды не заглядывали сюда даже днём. Бережёного и чуры берегут, зачем рисковать зря. Но Неслада знала, не причинят неприкаянные души живущим настоящего зла. Не чужие они, чай. Так, пошалят, а когда и попугают для острастки, избывая горькую обиду. Доиграют то, что при жизни не доиграли. У них своя тоска. Оттого и тянутся к людскому веселью, к жару Ярилиного костра. Другое дело, упыри, их души марами выпиты, одна оболочка осталась мёртвая, вечно жаждущая тёплой крови. Да на то они сами согласны были, к ним и жалости нет.