Знак

Знак

Июньская жара стрекотала цикадами и дорожной пылью по размазанному широкой жирной лужей западному пригороду Алматы. Мы стояли посреди длинной вереницы автомобилей в ожидании, пока сотрудник дорожной полиции откроет проезд вверх, в сторону гор. На улицу, перерезающую пополам пригородный поселок тонкой ровной линией, словно горячий нож податливый брусок масла.

Мы направлялись с местного базара «Алтын-Орда», груженные фруктами и упакованными в большие желтые пакеты кусками мяса, жира и костей, не более часа назад бывшие целым и живым бараном. Все для запланированного на завтра мероприятия, посвященного пятилетию ухода моей любимой бабушки в мир иной и поминовения остальных родственников, ушедших туда же.

В моей голове до сих пор отчетливо висела картина, как несчастного животного вытащили из загона, приволокли в воняющую смертью забойную, положили боком на грязный пол и равнодушно перерезали горло, позволив потокам крови вылиться в желоб, проходящий по центру помещения. Я с трудом перенес зрелище, заставив себя остаться на месте и досмотреть, как умирающее животное бьется в конвульсиях, и как в его темных, кричащих беспомощной тоской глазах угасала жизнь. Потому что я ел и ем мясо каждый день, и было бы лицемерно воротить нос от того с чего начинается путь моего ежедневного обеда или ужина.

Когда я все же вышел наружу к матери и дяде, оглушенный увиденным, то подумал, что не хочу быть частью этого процесса. Частью этой грязной, измазанной кровью и пропахшей смертью мясницкой, видеть этих ловких провинциальных ребят в резиновых сапогах и фартуках, равнодушно разделывающих тушу за тушей. И больше никогда не смотреть в глаза животного, прощающегося с жизнью ради кулинарных забав людей. 

Я вдруг задумал немедленно стать вегетарианцем. И тут же поделился решением с матерью, которая, в свою очередь, несколькими весомыми аргументами приземлила меня на землю, обнажив непрактичность и бессмысленность затеи.

И вот мы стоим в веренице автомобилей, чтобы проехать к могиле бабушки, на кладбище возле поселка, чуть выше того самого базара. Машины не двигаются. Вдалеке молодой полицейский знаками разруливает заблокированное движение. Только не в нужную нам сторону.

- Чертовы гайцы! Кого они там опять встречают?!! - ругается моя дядя, нетерпеливо надавливая на педаль газа чтобы через секунду резко ударить по тормозам.

Мы молчим.

- Давай завтра приедем! Я знаю, это надолго! Мясо в багажнике испортиться и его в ресторане не примут! - продолжал брюзжать он, обращаясь к матери.

- Это нужно сделать сегодня. Завтра у нас времени не будет, - с напряженным спокойствием выдавливает из себя моя мать. Я отчетливо читаю в ее голосе металл, образованный раздражением на безответственность и капризность младшего брата, который взвалил на ее плечи все хлопоты с подготовкой к событию и не мог даже без лишних нервов справиться с ролью простого водителя.

- Мы тут будем стоять два часа! Я знаю! Опять шишки приехали и все дороги перекрыли. Все местного кумыса не могут напиться! – почти кричит дядя, нервно закуривая сигарету, глубоко затягиваясь и выпуская длинную струю дыма в открытое окно. Дым все же проникает в салон и перемешивается с запахом жары, пыли и нагретого пластика внутри салона.

Мама ничего не отвечает. Я краем глаза вижу как сжимаются ее красивые полные губы, теребят шляпу натруженные пальцы в испорченном маникюре. Она отворачивается в окно и терпит. Ради того, чтобы дело было сделано. Она хорошо знает младшего брата и давно смирилась с особенностями его характера. 

Минута проходит за минутой. Напряжение в салоне становится почти физически ощутимым.

- Схожу и спрошу что происходит, - первым не выдерживаю напряжение я и выхожу из автомобиля, испытав облегчение, что своей инициативой немного разрядил обстановку.⠀ 

Я направляюсь к перекрестку, обходя вереницу разгоряченных, гудящих клаксонами автомобилей. Подхожу к полицейскому, молодому парню со строгим и напряженным лицом.

- Что случилось? – спрашиваю я.

- Он приехал. Сказали не пускать, - коротко и безразлично ответил тот.

- Куда приехал? В поселок Раимбек? – наигранно наивно переспросил я, стараясь не улыбаться.

И тут строгое и напряженное лицо полицейского внезапно расплылось в широкой улыбке, обнажив за маской равнодушного служителя закона в униформе обыкновенного доброго молодого пацана. Тут и я не смог не улыбнуться ему в ответ. Он, конечно, понял мой сарказм.

- Не знаю. Нам сказали не пускать. Мы не пускаем, - ответил он, пожав плечами и доверительно посмотрев мне в глаза.

- Мы живем тут. Когда можно будет проехать? - спросил я, соврав. И испытал укол стыда за ложь, но тут же оправдывал себя тем, что мне было бы неудобно рассказывать настоящую причину нашей поездки. То ли это от того, что причина была слишком личной или потому что я боялся, что он предложит добраться до места пешком.

- Минут двадцать, - ответил он и почему-то добавил, - я сам не местный, я - Каскеленский.

Я снова улыбнулся, поблагодарив про себя парня за неожиданную откровенность. Потом развернулся и пошел обратно.

Когда до нашего автомобиля оставалось несколько метров, вереница машин вдруг дернулась, заурчала и пришла в движение. Видимо за те несколько секунд, пока я шел от полицейского к нашей машине, пришло указание снимать блокировку дорог.