Золотой гобелен

Часть I. Странник. Глава 1. МИР ВВЕРХ ДНОМ

До горизонта катила волны вечная ночь.

На краю времени вращала свои кольца Окоре Фэфэ.

В ее центре пульсировало сердце новорожденной звезды.

Я дал ей имя Тари.

Ни секунды не сомневаясь, Дан прыгнул. Он падал намного дольше, чем позволяла высота дома, в котором они накануне остановились. Днем окно было открыто, травяной дух наполнял комнату, и Дану показалось, что выходит оно в сад или огород, который обычно разводят на задворках в маленьких деревнях и за которым раскинула свои бескрайние пахнущие полынью и пылью палевые крылья степь. Теперь, когда наступила ночь и разглядеть что-либо за ее пологом было невозможно, Дан все еще надеялся приземлиться в траву или свежевскопанную грядку и продолжить преследование, тем более, что похититель, отягощенный бессознательным телом, не мог передвигаться быстро, а значит не ушел далеко... Но огородом здесь и не пахло.

Дана перевернуло несколько раз порывами непонятно откуда взявшегося ураганного ветра, принесшего хлесткие капли ливня и солоноватый йодистый запах моря. На мгновенье он завис в воздухе и попытался сориентироваться. Но так и не смог определиться, что в данный момент предпочтительнее, – разбиться в лепешку о мокрые доски, маячившие прямо по курсу его свободного и неконтролируемого падения, или влететь в вырастающую из ниоткуда и стремительно наваливающуюся, закрывая собой остатки видимого мира, стену воды. Потом все опять завертелось, то ли его развернуло, то ли это сам мир перевернулся, доски ухнули вниз, Дан – за ними, а громада воды, которая то поблескивала в всполохах молний, то становилась, как призрак, невидимой, но ощутимой буквально каждой клеточкой кожи, завалилась куда-то вбок и исчезла из вида.

Через мгновенье он догнал холодные, залитые потоками дождя доски, которые оказались палубой корабля. Только при… пригнездившись в метре от выкорчеванной с корнем мачты, остатки которой едва не выпустили из него все внутренности, Дан решил, что каким-то немыслимым образом свалился прямо с неба, вернее из окна хлипкого сельского домика, где они с остроухим только что собирались мирно разойтись по своим комнатам и наконец отдохнуть, на терпящее бедствие судно. Единственное, в чем он сейчас был абсолютно уверен, – он отбил себе все имеющиеся в наличии конечности, включая голову и каждый палец на руках и ногах. Не успел он опомниться, как неведомая сила поволокла его в сторону и еще раз к чему-то приложила. Дан взвыл от боли, а палуба снова начала накреняться.

Думать о том, откуда оно все взялось, было недосуг. Пока Дана плющило, как препарируемую лягушку под микроскопом, мимо проползло что-то длинное, естественно мокрое, и подозрительно похожее на огромную дохлую змею, блестящую в отсветах раскачивающегося под порывами ветра фонаря, который каким-то чудом не только держался на кольце, закрепленном над небольшой дверцей, скорее всего ведущей в каюту, но и продолжал светить, как последняя надежда в мире, стремительно погружающемся в хаос.

Прижимая к груди фонарь на витиеватой чугунной ножке, который в погоне за похитителем за неимением ничего лучшего прихватил вместо оружия, другой рукой Дан зацепился за обрывок веревки, едва не ускользнувшей прямо у него из-под носа.

– Господи, пусть он будет закреплен, иначе мне конец, – вслух взмолился расползающийся по палубе, как раздавленная медуза, юноша, – второго такого кульбита я не переживу.

Веревка ползла несколько отвратительно страшных мгновений вместе с ним, а потом дернулась и натянулась. Он опять повис между завалившейся на бок палубой и водной глыбой, заслонившей ревущее небо.

Второе падение было не таким болезненным: Дан успел сгруппироваться, подтянулся, как мог – одной рукой и зубами, – к основанию каната, который до конца размотавшись все-таки держался еще на тросовой вьюшке, надежно прикрученной к палубе рядом с дверью, то освещенной раскачивающимся фонарем, то исчезавшей в непроглядной тьме съехавшей с катушек погоды, забился за нее, уцепившись за крюк, торчащий из стенки каюты.

Трясясь от напряжения, онемевшими от холода и страха губами он шептал проклятия безумному миру, в который его занесла судьба, обладающая очень странным чувством юмора, а потом молился, чтобы этот невыносимый аттракцион наконец остановится. Из его укрытия ничего не было видно, кроме воды, то льющей, как из пожарного шланга, то снова вырастающей гладкой черной стеной. Воздух выл, как армия демонов, конец, который спас ему жизнь, давно куда-то унесло, так что Дану оставалось только, растопырившись, изо всех сил держатся и сыпать проклятиями или молиться, в зависимости от того, насколько близкой он полагал свою гибель.

Понемногу ветер и ливень, которые словно нарочно, пытались достать Дана в его укрытии и вымыть оттуда, как пригоревший к сковороде кусочек яичницы, начали стихать. Теперь сами собой возникали вопросы, что делать дальше и куда делся верзила, похитивший его друга?

Размышления доморощенного философа, уже сросшегося с устройством, к которому должны были крепиться корабельные снасти, почти как Диоген со своей любимой бочкой, прервал голос, раздавшийся прямо у него над головой:

– Ну и погодка, русалкина походка! Покровитель Морских Путей порезвился на славу, чуть посудину нашу к Хрону не разнес, – громко и отчетливо, произнесли в метре от Дана. – Вовремя вы проскочили, еще минута, и мне бы вас не поймать, – потом раздалось несколько отборных ругательств и этот странный монолог завершился так же неожиданно: громко хлопнула дверь и наступила тишина, насколько можно назвать этим словом то нарастающий, то отдаляющийся рев, заполнивший собой, казалось, всю вселенную.