ПДА запоздало пискнул, сигналя о прибытии на место– Тимофеич уже и сам шел твердой неторопливой походкой к кустику, который приметил неделю назад. Место здесь было хорошее, чистое; ближайшая аномалия, которую он засек, была метрах в двухстах; от леса этот одинокий кустик отделяла широкая поляна, а в другую сторону расстилался огромный луг с густой пожелтевшей травой. Старик залез под куст, устроился поудобней, снял вязаную шапочку и протер крепкой ладонью золотисто-загорелую лысую голову.
Лысина у него была – такая же как у отца, деда, и наверное– прадеда, черт знает в каком колене. Обыкновенная, круглая. Но однажды какой-то сталкер, в шутку дотронулся до нее и пожелал себе удачного рейда – и надо же!– действительно вернулся с богатым хабаром.
Сталкеры– народ суеверный донельзя, сразу уже было прилепили ему прозвище – "Золотой Шар", но Тимофеич нахальства и неуважения не терпел – всю рабочую жизнь он отработал в колхозе кузнецом, и его крепкие руки, привыкшие махать молотом, быстро пресекли попытки других сталкеров повторить ритуал с потиранием его лысины. И лишь раз в год, на День Сталкера, уступая заискивающим просьбам, он делал исключение, да и то, лишь для тех, кто готов пройти придуманное им нехитрое испытание: Тимофеич загодя уходил в какой-нибудь малохоженый уголок Зоны, оставляя Бармену свои координаты, которые тот объявлял соискателям награды. Нечто вроде "охоты на лис".
Первый сталкер появился часа через два. Тимофеич успел позавтракать, и заметил сталкера когда он появился еще вдалеке, продвигаясь той же тропой, что и Тимофеич. Тропа была новая, еще малоизвестная. "Это или Букса, или Морячок"– решил старик, и не ошибся. Сталкер скоро подошел совсем близко, остановился, оглядываясь; наконец заметил старого сталкера и пошел к нему. Пока он подходил, его сжатые губы едва сдерживали улыбку, а глаза озорно блестели, но остановившись перед Тимофеичем, сталкер моментально стал серьезным. Покопавшись в кармане черного бушлата, он положил на землю пару "бусин", найденных по пути – эта часть ритуала появилась в прошлом году, но уже прижилась. Потоптавшись немного, он положил ладонь на лысую голову старика, тихо попросил: "Дай мне чистой тропы, и сбереги от страшной смерти...", помолчал и отправился восвояси.
Тимофеич все это время сидел неподвижно, наклонив голову. За несколько лет он выслушал таким образом много желаний; как и сейчас, большинство сталкеров просили "золотой шар" уберечь их от гибели; мало кто желал себе богатого хабара; редкие единицы загадывали что-то иное. Признаться, Тимофеич в душе словно коллекционировал эти "иные", непохожие желания, наслаждаясь и радуясь им, как радуется школьник, имеющий в заурядном альбоме с марками несколько раритетов. Пожалуй, старый сталкер и сам не догадывался, что это и было основной причиной, по которой раз в год, 3-го ноября, он соглашался подыгрывать желающим в этом "спектакле".
Тимофеич проводил взглядом Морячка и потянул из кармана сигареты – надо успеть покурить, а то сейчас потянутся. Не гурьбой, конечно; по-одиночке – но каждый с своим желанием.
Исполняет ли этот ритуал желания на самом деле – Тимофеич не знал. Сам он полагал, что его лысина приносит удачу не более чем "счастливый" трамвайный билетик. Но видимо и худа она не делала, так как вера сталкеров крепла и поток желающих потереть его лысину, словно лампу Алладина, с каждым годом все рос и рос.
Вон уже и следующий идет. Незнакомый, торопится. Тимофеич суетливо сделал последнюю затяжку и загасил окурок о землю. Очередной сталкер остановился, положил "жар-перо", молча посопел, осторожно провел ему по голове ладонью и ушел не сказав ни слова. Тимофеич не удивился– таких "просителей", которые загадывали желания "про себя" тоже было немало. То ли стеснялись они высказывать их вслух, то ли полагали что если уж "золотой шар" действует, то и так все поймет...
Третий "соискатель" заставил Тимофеича занервничать и потянуться за оружием– по высокой траве тот шел словно напролом, изредка поглядывая на современный детектор аномалий. По крепкому виду, и какому-то злому взгляду, старик понял, что это не сталкер, а представитель совсем иной братии – криминальной. Предчувствие его не обмануло, но все обошлось. "Браток" четко подошел, выудил для Тимофеича из спортивной сумки здоровенную "медузу" – килограмма на четыре! – уважительно прикоснулся к лысине старика и на своем, полу-блатном жаргоне, попросил здоровья для какого-то "Штыря", который "маслину поймал", и закончил свою речь, то ли просьбой, то ли угрозой– "ну ты, это, бать, чтобы усе тип-топ!" . Тимофеич, как и все простые мужики, бандитов на дух не переносил, но промолчал. "Медуза", выпуклой горбушкой переваливалась с бока на бок перед ним. «Надеюсь, крови на тебе нет», – с грустью подумал Тимофеич.
* * *
Ближе к полудню, его вещмешок заметно округлился от "даров", и изрядно потяжелел. Тимофеич решил покурить и двинуться в Бар. Может и еще кто-то хотел прийти, но уж кто не успел – тот опоздал. Он потянулся за сигаретами, но услышал шум со стороны леса и обернулся. Сердце у него как-то тоскливо и жалостливо екнуло. Это был Виталька "Русак". Новичок-сталкер, всего-то пару месяцев как в Зоне. Поэтому и шел сюда напрямки, через лес, сам того не ведая, что путь этот опасней, да и вышел дольше.
Виталька увидел, что Тимофеич уже привстал – догадался, что тот собирался уходить, на мгновение запнулся, но потом заспешил, засуетился еще сильнее, умоляюще поглядывая на старика. Тимофеич снова присел. «Не спеши…» – мысленно он успокоил Русака, – «подожду, не беспокойся». Виталька шел без детектора, уже достаточно точно пробрасывая путь гайками, но все еще неопытно – тратя два-три броска там, где опытный сталкер обойдется одним.
Тимофеич терпеливо подождал, пока сталкер подошел. Рука Витальки робко, словно стесняясь, положила на примятую траву маленькую "черную шпильку". По всему видно было что Русаку неловко за скромность своего дара, но еще более неловко чувствовал себя Тимофеич – и дело было даже не в том, какой ценой достаются новичку даже такие простенькие артефакты. Виталька в сталкерском сообществе всегда держался как-то особняком, избегая компаний; к Бармену он заглядывал только чтобы сдать добытый хабар. Общих пьянок-гулянок избегал, и даже ни с кем не общался и не нашел себе напарника, да и при случайном разговоре не смотрел в глаза, словно боясь показать в них отражение своей беды, которая и привела его в Зону на заработки. Дома у Витальки осталась жена с больным ребенком. Особо никто не расспрашивал, у каждого здесь была своя, зачастую не менее трагичная история, но все знали, что весь заработок, до копейки, Русак посылал домой, чтобы скопить на какую-то дорогую операцию. И потому ходил Виталька по Зоне без детектора, и оттого неловко было смотреть Тимофеичу на "черную шпильку", которая лежала перед ним – словно он посмел что-то забрать у больного ребенка, дав взамен насквозь лживую, пустую надежду.
Виталька стоял молча, как будто собираясь с духом или подбирая слова, но потом словно спохватившись и вспомнив что Тимофеич собирался уходить, сам резко повернулся и пошел прочь– тем же путем, через лес.
Старик молча проводил его взглядом, потом потер ладонью гладкую голову, которую начало припекать выглянувшее на минутку из-за туч солнце. «Надо было проводить Русака чистой тропой», – рассеянно подумал он, но Виталька уже скрылся из вида. «Дойдет», – отчего-то уверенно подумал Тимофеич, быстро поднялся и пошел к Бару своим путем.
Когда он туда добрался, там уже вовсю кипел праздник – слышался хмельной говор, смех, во дворе перед воротами сталкеры запускали наперегонки "ходунцы", в стороне раскочегаривали на костре "лисий хвост", пращой забрасывали его в небо и как дети радовались самодельному фейерверку. В самом Баре также было многолюдно. Тимофеич, пробрался между сталкерами к барной стойке, поймал взгляд Бармена и коротко мотнул головой, мол, отойдем, разговор есть...
* * *
В тот же день Тимофеич покинул лагерь, и вернулся туда только спустя пару месяцев: сначала пытал счастья на Перегоне, потом у Западных Ворот попал в знаменитое Времякольцо, а когда выбрался, то послал все и всех к черту, и пару недель жил на стоянке у дяди Миши – отдыхал и грелся на тусклом солнышке... Но все когда-нибудь кончается – закончилось и желание отдохнуть, и сталкерская тропа снова привела крепкого старика в Бар.
На этот раз в лагере почти никого не было: у ворот сидело двое сталкеров, а Баре и вовсе никого, кроме Бармена. Старые друзья, как и полагается, обрадовались встрече, хозяин без разговоров и предоплаты поставил перед сталкером стопку водки, что случалось нечасто, и еще одну наполнил перед собой – что случалось совсем редко. Тимофеич рассказывал долго, обстоятельно, благо посетителей не было, и Бармен мог без помех его послушать. Однако можно было заметить, что сегодня Бармен слушает как-то нетерпеливо, и когда наконец Тимофеич промолвил: "М-да... Ну вот значит, я и здесь... А тут у вас что нового?", в глазах у Бармена блеснули искры и он едва сдерживая переполняющие его эмоции, сообщил:
– Виталька Русак из Зоны ушел.
– Во как! – старый сталкер слегка поднял седые брови, показывая притворное изумление.
– Да, ровно неделю назад. Паленый продукты и почту завез– и Витальке письмо было. Он как его прочел – чуть от радости с ума не сошел! Давно, ох как давно я такого счастья не видел! Эх, жаль тебя здесь при этом не было!
– Да ладно, чего там смотреть...– Тимофеич снисходительно улыбнулся.
– Не скажи...– возразил Бармен и покачал головой– Это на горе смотреть тяжело, а на радость – совсем другое дело! Так сиял человек, аж чуть не светился от счастья, словно "светляк"!
– Скажи на милость! – воскликнул старик – Стало быть, дома у него все хорошо стало? Ну и слава богу...
– Тебе, между прочим, кое-что оставил.
Хозяин немного сердясь за притворное нелюбопытство гостя, отвернулся, пошарил рукой на полке и положил перед Тимофеичем небольшую, потертую от ношения в кармане, фотографию.
На ней был синеглазый мальчик, лет пяти. На оборотной стороне неровными печатными буквами было написано "ВАНЯ", и ниже взрослым почерком, прыгающими словно от радости буквами, был дописан адрес.
Сталкер перевернул фото и снова посмотрел на детское личико; глубоко, словно с облегчением вздохнул:
– Да... Хороший мальчонка. Ну, давай еще по одной – за детей, что ли?
Пока Бармен наливал, Тимофеич рассеянно потер ладонью свою по-прежнему загорелую лысину и украдкой смахнул что-то в углу глаза.