Зубы

Зубы

Я не могла отвести взгляд от его рыжих волос. Огненных, раскаленных.

Коснешься — обуглишь пальцы до костей.

Когда он склонялся над столом, что-то старательно выводя в журналах, солнечный свет падал на его волосы, заставляя их вспыхивать особенно ярко.

В то время, пока он работал с бумагами, старый доцент что-то оживлённо рассказывал, вычерчивая схематичный разрез здания на затертой доске. Уставшие одногруппники клевали носами, нехотя записывая за преподавателем.

В лектории было зябко, батареи отопления не справлялись со своей работой. Я куталась в палантин из тонкой шерсти, шмыгая холодным носом. Он же наоборот за работой скинул пиджак, который сейчас висел на спинке стула, и остался в черной рубашке из ломкого хлопка.

С недавнего времени он выходил из дома только в маске. Плотная черная, она прикрывала нижнюю часть лица, от чего каждый взгляд, каждое движение темных бровей казались в разы выразительнее. Странным образом она замечательно сочеталась с его безупречно отглаженными темными костюмами, коих было несметное количество.

Порой он делал перерывы в письме и, нахмурившись, потирал запястья, разминал их, вращая по кругу, а затем вновь принимался за работу.
Я подслушала однажды его разговор с деканом... Волчанка. Красные болезненные воспаления на коже, объясняли, от чего он стал прикрывать нижнюю часть лица. Видимо, болезнь затронула щеки, подбородок и губы. Также пострадали суставы, как рук, так и ног. Последнее сделало его походку со временем весьма необычной. Каждый шаг давался ему будто даже не с усилием, а с какой-то деревянной неловкостью.

Однако, все это ничуть не портило Его. Высокий рост, широкие плечи, идеальные пропорции. Удивительно, но он был полностью сложен по закону Золотого сечения! Это кажется нереальным, но я потратила две ночи, измеряя его по фотографиям, которые занимали в моей комнате целую стену. Самые лучшие снимки вышли, когда я сумела заснять его в книжном магазине. Он любил подолгу стоять у полок, перебирать томики в разделе "Наука" и, что удивительно, "Эзотерика".

Я вывела в тетради аккуратный силуэт Его головы, обозначила волосы, глаза и край маски. Вышло неплохо, однако до безумия тускло. Попыталась наложить тени, но это было не то. Серый графит карандаша никак не мог передать нужных красок.

Тупой грифель уперся в кончик указательного пальца, отчего тот сейчас же побелел. Чем сильнее я давила, тем светлее становилась кожа, уходя в мертвецкую желтизну. Будь карандаш чуть острее... Я окинула взглядом бледное лицо в тетради, скривилась, и острие впилось в палец с удвоенной силой. Кровь брызнула бисером на тетрадный лист. Зашипев, я быстро двумя алыми мазками окрасила нарисованные волосы и обхватила палец губами. Красный слишком водянистый. Один чёрт бледно!

Разочарованно откинувшись на спинку стула, я захлопнула тетрадь и подняла глаза.

Он ошарашено смотрел прямо на меня. Его рука с карандашом так и застыла на полпути над очередным журналом.

Я почувствовала, как краска залила щеки.

Он медленно, не отрывая от меня взгляда, поднял руку и покрутил пальцем у виска, вопросительно приподняв бровь.

Дышать стало нечем. Я просто глупо моргала, продолжая облизывать проклятый палец. Какого лешего ты уставился на меня именно сейчас? Что мне делать, чёрт возьми?

Звонок полоснул по натянутой между нами невидимой струне, и она со свистом наконец-то лопнула.

Я схватила сумку, не поднимая глаз, смахнула туда со стола свои вещи и пулей вылетела из аудитории.

Перевести дух я смогла только после того, как заперлась в тесной туалетной кабинки. Плюхнувшись на крышку унитаза, я привалилась к холодной кафельной стене и закрыла глаза. Сердце поначалу никак не хотело униматься. Казалось, оно барабанило так, что даже в коридоре слышно.

Какой сверхъестественной силой обладал этот человек? Почему один Его взгляд заставлял меня умирать?

Нет, нужно с этим что-то решать. Мне необходимо было наконец поговорить с ним. Рассказать о своих чувствах. Я не сомневалась: Он поймет! И, возможно, примет меня.

После завершения последней пары, я вернулась в аудиторию. Она была пуста. Стало еще холоднее, чем прежде. Вертикальные ленты жалюзи на окнах плавно колыхались, встревоженные зимним колючим сквозняком. Февраль в этом году выдался суровый.

Дверь в лаборантскую была чуть приоткрыта.

Я, стараясь не клацать набойками сапогов, приблизилась к ней и внимательно прислушалась. Тишина. Казалось, что внутри никого.

Приоткрыв натужно скрипнувшую дверь, я заглянула в полумрак тесного помещения. По обе стороны узкой длинной комнатушки протянулись металлические стеллажи, заваленные книгами, пыльными папками, коробками и прочим хламом. В дальнем конце лаборантской находилась еще одна дверь, ведущая, насколько я знала, в подобие комнаты отдыха, где преподаватели переодевались, оставляли вещи и периодически пьянствовали по большим праздникам.

Я попыталась позвать лаборанта, но горло внезапно пересохло, а голос смог выдать только неловкий хрип.

С трудом собрав во рту достаточно влаги, я сглотнула и попробовала вновь.
— Игорь Натанович! — вышло неестественно высоко, и как-то встревожено, будто вскрик чайки, — Вы здесь?
— Здесь.