Зверь голоден

Зверь голоден

Зверь вонзил клыки в холодную плоть и ощутил неприятный вкус. Падаль. Откуда-то снизу поднимался едва уловимый гнилостный аромат. Туша уже начала разлагаться. Другой, острый и режущий ноздри запах доносился из разверстого чёрного зева. По спине зверя пробежался страх, шерсть вздыбилась.

Он вскинул морду, насторожённо прижал уши к голове.

В далёкой пещере пошевелился кто-то из существ.

Страх усилился.

Зверь не любил промышлять подобной охотой. Подъём на это плато гневил существ. Они становились жестоки. Однажды зверь не успел скрыться, и существо обрушило на него свою ярость. В глазах поплыло от удара, действительность смазалась, всё наполнил тревожный гул. Уши были самым уязвимым местом зверя. Они знали это. Они использовали это против него.

Всегда.

Существа облюбовали два плато на территории зверя, сделали их запретными. Там они приносили друг другу дары любви, терзающие ноздри зверя своим ароматом. Дразнящим. Властным. Шепчущем о том, что и зверь имеет свои права. Может не просить, а забрать. Отнять добычу. Погрузить в неё свои клыки, вкусить вожделенный запретный плод. Познать его.

Он грезил об этих дарах.

Но боялся гнева существ.

Иногда зверь набирался храбрости, на широкое и более низкое плато в ночи не раз ступали его мягкие бесшумные лапы. Когда существа спали. Но если поутру они обнаруживали следы его беспечности, если монстр, что пробуждался раньше прочих, не собирал их в своё ненасытное громыхающее нутро, зверя ждала расплата.

Страшные муки голода.

Голод терзал изнутри, вгрызаясь в стенки опустевшего желудка, сводил судорогой кишки. Голод был страшен.

Зверь чувствовал его часто.

Голод просыпался вдруг, внезапно и резко, нарастал с неумолимой стремительностью. Отнимал у зверя разум. Туманил голову. Тогда зверь забывал правила существ, забывал свой собственный кодекс чести. Не сразу. Конечно, не сразу.

Зверь был гордым. Он знал себе цену. Он понимал, что хозяин на своей территории он. Понимал всегда, и мог бы царить, если бы не голод.

Жестокий. Когда нутро рычало громче, чем зверева пасть, приходилось отказываться от тщеславия. Подчиняться. Иногда даже вставать на задние лапы.

И просить.

Он ненавидел просить, ему должны поклоняться, приносить дары, и смиренно отступать прочь. Не распуская свои грязные лапы.

Но они пользовались его голодом в своих целях.

Вот и теперь в ночи сон исчез, спорхнул вдруг испуганной пташкой. Вынудил зверя встать, выгнуться, ещё горделиво и властно. Осмотреть свои владения. Проверить жертвенный круг полированной стали.

Пустой.

Ему не оставалось ничего, кроме как выйти на охоту. Искать пропитания.

Нужно было спешить, голод нарастал.

Но падаль, брошенная существами, оказалась слишком отталкивающей.

Зверь спустился с плато.

Опять метнулся к своей норе в безумной надежде.

Обнюхал гладкую холодную сталь круга жизни. Ничего не возникло там. Он знал, должен был догадаться. Некому было помочь зверю в глухой ночи утолить его растущий голод.

Вокруг круга витал дурманный запах давно поглощённых яств. Зверь бывал не воздержен, когда приходил час кормёжки. Комья летели во все стороны, покрывали пространство вокруг круга жизни. В такие минуты зверь забывал, что счастье краткосрочно, что подношение кончится. Он пытался насытиться, успеть, пока его не прогнали, пока существа не передумали, пока кто-то не отнял его дары.

Он знал, что это может произойти всегда. Подсказывали инстинкты. Шептали, подгоняя его челюсти работать быстрее. Хотя существа ещё не опускались до того, чтобы забрать то, что дали, если он не отвлекался от круга.

Но стоило отойти – и запасы испарялись почти всегда.

Даже если зверь силился их сохранить, закапывал круг до боли в лапах, до искр в глазах. Они всё равно находили остатки. И забирали всё.

Существа делали это, чтобы держать зверя в своей власти. Повелевать им.

Он не имел права на то, чтобы выжить самостоятельно. Так считали они. Так они решили, когда отняли зверя от матери. Уволокли прочь, не дав научиться жить свою жизнь с достоинством.

Теперь ему оставалось только догадываться, что будет правильным. Пробовать.

И ошибаться.

Выходить на охоту, которую он ненавидел, и которая почти никогда не приносила достойных плодов. Не удовлетворяла голод.

Вожделения чрева становились невыносимыми.

Нутро пульсировало.

Вдруг зверю показалось, что он почувствовал движение. Что-то мелькнуло в расщелине, блеснуло, словно отражая лучик отсутствующего сейчас света.

Еда!

Зверь метнулся вперёд, присел. Вгляделся во мрак.

Его зрачки расширились, стали огромными. Теперь зверь различал клубы пыли в расщелине. И там, за ними – нечто. Круглое. Манящее. Смрад пролитых существами даров, обжёгших язык раскалённой болью на закате, мешал распознать запах. Понять, есть ли надежда.

Зверь чувствовал опасность. Дуновение ветра пошевелило клубы пыли, и он перестал даже дышать, до предела напрягая зрение. Пища или нет? Спасение или гибель?

Нужно проверить!

Смиряя страх, зверь сунул в расщелину лапу, попытался дотянуться. Края впадины больно врезались в кожу. Не достать!

Он выпустил когти. Жалкие обрубки.

Существа отняли его когти в наказание когда-то. Когда он пытался бороться. Пытался доказать, что здесь его территория, а существа только гости, обязанные приносить дары.

Тогда зверь возмужал и почувствовал свободу. Инстинкт подсказывал ему, что нужно обозначить своё главенство. Испугать их и подчинить. Заставить их бояться зверя.

Он наполнил территорию своим острым, едким запахом. Чтобы отпугнуть иных зверей. Чтобы защитить полированный круг жизни от посягательств. Чтобы стать царём и занять свой законный престол.

Но зверь прогневил существ, и они оказались сильнее.

Хитрее.

О, они оказались очень жестокими!

Тогда существа отняли у зверя его семя, лишили возможности продолжить свой род, наполнить Землю сынами и дочерями, и повелевать ими. Лишили удовольствия покрыть самку, породить жизнь в её лоне. Лишили зверя будущего.