Звезда над крестом

Звезда над крестом

Это было во времена фашистской компании против СССР. Я служил тогда в рядах армии нашего фюрера артиллеристом. Помню страшную стужу русских ночей, их темные широкие леса и… много русской крови. Столько крови я не видел, пожалуй, ни во Франции, ни в Голландии, которые сдались нам довольно быстро. Совсем без сопротивления мы шли по улицам Парижа, Амстердама и других столиц государств, преклонившихся под железной рукой Адольфа Гитлера - встречали нас с цветами и улыбками, будто мы, как хозяева, вернулись с долгой дороги домой. Я тогда чувствовал себя довольно отвратно - их притворные улыбки и веселье казались наигранной шуткой, простым клоунским представлением. Мне вообще эта война казалась довольно лёгкой - страны покорялись одна за другой, а мы просто шли дальше, как лавина, сносящая все на своем пути. Мне нравились наши победы, все были рады, и я в том числе. Были, конечно, и смерти - многие мои товарищи погибли под М. и С., но, как нам твердили - все они святые жертвы, во имя великого дела. Все верили, что совсем скоро весь мир покорится нам, арийцам, и мы будем владеть всеми землями, от Европейского Запада, где проживали наши союзники - итальянцы до Дальнего Востока, где была земля наших других союзников - японцев. Советский Союз, а затем и Великобритания преклонят колени перед величием Германии. Но, вскоре, я и все остальные поняли, что это будет сложнее, чем мы думали, когда Гитлер послал нас в Советский Союз.

 На земли СССР мы вступили так же, почти безболезненно: миновали Брест, Минск, Киев, захватывая все больше и больше их городов. У фюрера был свой план "Барбаросса" - быстро пройти до Москвы, закончив всю эту компанию буквально за несколько месяцев. И мы все воодушевились. Сапоги миллионов топтали русскую траву, наши "Тигры" уничтожали все на своем пути, а наши самолеты, как тучи саранчи, сжигали и бомбили города, деревни и села с орлиной высоты. Мы были непобедимы.

 Осенью 1941 мой отряд остановился у какой - то деревеньки. Там же мы встретились с одной из айнзацгрупп – они как раз должны были “проведать” эту деревню и приглашали нас повеселиться с ними. Я говорил, что нам приказано доставить орудия до захода солнца в лагерь за несколько километров отсюда, но наш командир, молодой офицер, имел на это свои взгляды. “Зайти в деревню не займет много времени, а в лагере нас могут и подождать. Надо же помочь этим славным солдатам сделать свою работу!”

 Помню, как мы зашли: тут же наши ребята разбежались по деревне, кто куда. Повсюду слышались выстрелы, крик и плач детей, женщин, оханья стариков. Наши солдаты не щадили никого. Один дед выбежал на меня с вилами. Он кричал что-то по - русски, жамкая своими почти пустыми от зубов деснами. Видно, что ему было не место на поле боя - годы забрали у старика его мужскую силу. У него дрожали руки, и я не знаю, то ли ему было страшно, то ли он был в страшной ярости, но его лицо был настолько свирепым и воинственным, что я на миг застыл на месте. Старик бежал на меня, слегка прихрамывая, пока его бабка, еле доковыляв до двери, пыталась его отговорить, отчаянно вопя и ухтя, как наседка. Я инстинктивно схватил автомат и дал очередь. Тот рухнул налёту наземь и затих мгновенно. Старушка медленно сползла по дверному косяку и упала на колени. Тихий стон вырвался из ее груди. Я не мог пошевелиться. Видел ли я когда-нибудь такое? Определенно, были и во Франции такие люди - они жестоко сражались за свой дом, но здесь я видел впервые, чтобы дряхлый, слабый старик так смело выбежал с одними вилами на меня, уже матёрого, опытного солдата с автоматом в руках. Я не успел переварить это у себя в голове, как бабку потащили куда - то, вместе с другими мирными.

 Командир отдал приказ спалить их всех в амбаре. У женщины на руках плакал мальчик. Он крепко держался за маму одной рукой, пока другой утирал глаза и раскрасневшееся лицо. Мой отцовский инстинкт хоть и был подавлен опытом многих войн, но все же мне было до боли жаль этого ребенка. Мне пришлось отвернуться от них. Внезапно, молодая девка вырвалась из рук и ринулась прочь от амбара. Она страшно кричала, всхлипывая от слез. Пуля догнала ее быстрее, чем та успела отбежать на пару метров: попала не в сердце, а куда - то пониже. Она упала наземь, но продолжала ползти прочь. Какому - то нашему отморозку это показалось забавным, и он присел рядом, говоря что-то вроде "милая, куда же ты бежишь?", "от судьбы не скроешься" и прочее. Паре других наших это тоже понравилось, и они утащили эту девку, пока она истошно, из последних сил орала о помощи. Другие тянулись к ней, повторяя одно и то же слово "Альонущка, Альонущка". Что это было? Может, имя? В любом случае, бедняжку я больше не видел.

 Мальчик снова вскричал и тут я уже не выдержал. Я помню, как подошёл к нашему командиру и попросил разрешения на то, чтобы взять этого ребенка с собой. Командир был человеком крайне жестоким и, судя по всему, кровожадным. Он наотрез отказался, отмахнувшись чем - то наподобие "такого приказа не было". Тогда я предложил взять мальчика и вырастить из него солдата Вермахта, верного и боеспособного. Пушечное мясо, чтобы не тратить наших, немецких ребят. "Что сказал бы фюрер, упусти мы эту возможность?" - сказал я ему, на что он моментально среагировал, выкрикнув: "Да как ты смеешь, старик, меня попрекать в некомпетентности?!" Потом он, нехотя, но сказал, что спросит об этом у командования позже, а пока все же разрешил мне забрать его.

 Я подошёл к той женщине. Она закрыла плачущего малыша всем своим телом, присев на колени, но наш солдат ударом сапога в бок, свалил ее наземь. Она все равно держала своего сына, откашливаясь и отдыхиваясь. Я толкнул того в плечо, сказал, чтобы он не трогал ее. Он сщурился, но все же отступил. Я сел рядом на корточки и незаметно положил матери руку на плечо, пока другие были заняты поджигом амбара. Она посмотрела на меня исподлобья, через слезы. В этих глазах я увидел не страх, не боль – я увидел всю ту же ненависть. Эта женщина сжигала меня изнутри своим холодно – голубым взглядом, каким смотрели все те солдаты, с которыми мне доводилось встречаться на этой земле. Я попробовал знаками объяснить ей, что я не причиню вреда ее ребенку. Она мне не верила. Я бы тоже не поверил. Мне пришлось насильно отобрать у нее ребенка. Она кричала на меня, кусала за руки, всеми силами удерживала своего кричащего сына. Когда мне все же удалось его взять, она попыталась напасть на меня с камнем и ее насильно оттащили мои товарищи.