Звезда заводской многотиражки

Глава первая. Плановое устаревание

— А за что вас увольняют? — внезапно спросил Сережа, глядя на меня прозрачными незамутненными глазами.

«Не твое собачье дело!» — чуть было не ляпнул я. Уже разболтали, блин. Надеялся по-тихому уйти. Зря. Я посмотрел на Сережу. Неплохой парень наш фотограф, на самом деле. Тупенький такой, жизнерадостный. Как помесь хаски с померанским шпицем, даром, что ростом под два метра. Нелепый, как ветряная мельница на крыше малолитражки.

— Не сошлись характерами с новым начальством, — дипломатично ответил я. Ну да. Он мне сказал на толерантном, что я мамонт, и мои представления о жизни вообще и работе в частности устарели уже лет десять как, а я в сердцах обматерил этого сопляка с художественно выбритыми висками. — Ну где там этот хренов сторож уже?

Я еще раз с силой вдавил пуговку звонка и приложил ухо к двери. Звонок заливался тревожной трелью.

— Может, через забор перелезем? — предложил Сережа. — А удостоверения потом предъявим...

В его словах был резон. Заброшенный новокиневский шинный завод — не ахти какое ценное имущество. Сдается мне, нынешний собственник сторожа сюда посадил, чтобы кого-то из своих престарелых родственников к делу пристроить. Мало ли всяких бодрых пенсионеров, которые не работать не могут, но их богатый жизненный опыт на нынешнем кадровом рынке стоит хрен да маленько. «Вроде тебя», — ехидно подсказал внутренний голос. Стало тоскливо. Это перед Сережей я могу сколько угодно выпячивать челюсть и цыкать зубом. Себя-то не обманешь... Вот закончу я последнюю свою статью для «Молодежной правды», и что потом? Обивать пороги редакций других газет? Унижаться перед сопляками вдвое себя моложе в креслах главных редакторов? Краснеть до ушей, отвечая на вопросы невесомых девочек-эйчаров? Нет, нет, не был, не владею, у меня кнопочный...

За дверью КПП раздались шаркающие шаги.

— Чего надо? — раздался приглушенный голос. — Частная территория, устебывайте отсюда!

— Мы из газеты «Молодежная правда», — сказал я. — Вам должны были звонить из редакции.

— А документы у вас есть? — сварливо буркнула дверь.

— А то, — хмыкнул я. — Удостоверение прессы, задание редакции с печатью, все честь по чести. Вы же Иван Львович?

— Сейчас, погодите минуту, — шаги ушаркали вдаль. Минуты через три вернулись. Скрежетнул ключ в замке, лязгнула щеколда. Заскрипели ржавые петли. Дверь распахнулась. Изнутри пахнуло горячим воздухом, запахом домашнего супа, и было слышно, как бормочет телевизор. Иван Львович явно не ждал никаких гостей. И особенно оказался не готов к тому, что гости будут вежливо стучаться в дверь, размахивать корочками прессы и бланками с печатями. Выглядел он примерно так, как я его себе и представлял. Седые волосенки, майка на босу грудь, треники... Блин, ну вот откуда он в нынешнее время взял такие треники, а? Кто-то до сих пор их производит для таких вот ретроградов, которые желают в домашней обстановке выглядеть как образцовый дворовый обрыган позднебрежневских времен? Нет, я тоже ретроград, но от вида растянутых коленок меня аж зло берет.

Сторож выпятил вперед впалую грудь, приосанился и с подозрительным прищуром оглядел нас с ног до головы.

— Вы что ли журналисты? — спросил он с видом важным, как у гуся-альфача.

«Табличку на лоб забыли приклеить, старый хрен», — подумал я. И вдруг с ужасом понял, что не такой уж он и старый. Выглядит как мешок говна, это да. Но ему еще и шестидесяти нет. «Смотри, вот оно, твое будущее!» — ехидно осклабился внутрненний голос. Я молча, жестом бывалого опера, выхватил удостоверение и предъявил его в развернутом виде. Сторож подслеповато прищурился.

— Колоколников Жан Михайлович, — прочитал он почти по слогам. — Что за имя такое? Ты не русский что ли? На вид вроде нормальный...

— Местный я. У отца чувство юмора было дурацкое, — я хмыкнул. Знал бы он, сколько раз мне приходилось отвечать на этот вопрос. В школе я всерьез даже думал сменить имя на что-то более привычное русскому уху, вроде Евгения или Святослава. Но ноги не дошли, а сейчас какой смысл уже?

— Колокольников... Это не ты, часом, писал про мафию Мельникова в толстушке? — взгляд выцветших глаз сторожа впился в мое лицо. Надо же! Никогда не знаешь, где слава тебя настигнет, а! Я думал, что мои подвиги в девяностые никто и не помнит уже. — А я еще, помнится, думал, что это за инициалы такие — Ж и М.

Сторож глумливо захохотал и отступил от двери, пропуская нас внутрь КПП. Единственного официального входа на территорию бывшего завода. Проходная давно и прочно забита фанерными щитами, над забором — шипастый серпантин колючей проволоки. Свеженькой такой, видно, что подновляют. Правда, судя по фотографиям всяких любителей индустриальной заброшки пробраться на запретные пятьдесят гектаров можно, крысиных нор за долгие годы наделали достаточно. Но мы же не какие-то там маргиналы, у нас официальный допуск!

Внутри бетонной будки рядом с ржавым железным занавесом боковых ворот ничего непредсказуемого не было. Узкий коридор со второй дверью в конце, стеклянная стенка с окошечком и облупленной надписью «предъяви пропуск!». За ней — диванчик, тумбочка с маленьким телевизором, стол. На столе — миска с супом и старенький электрический чайник. На пакете — нарезанный хлеб, половина луковицы и граненый стакан. Наполовину полный прозрачной жидкостью. Обедать собирался наш Иван Львович, а бутылку под стол спрятал, перед тем, как дверь открыть.

— Документики при себе имеются? — Иван Львович шустро пробрался в застекленную каморку, сдвинул миску супа и хлебушек в сторону и достал откуда-то потрепанного вида гроссбух и авторучку с погрызенным колпачком. — Так... Сейчас четырнадцать десять...

— Иван Львович, вы серьезно? — не выдержал я.

— Порядок должен быть! — сторож строго уставился на нас. А потом резко махнул рукой и захлопнул журнал. — Да ладно, кому это нужно уже? Идите себе, бродите сколько угодно, все равно там давно хлам один только остался.

— Приятного аппетита, Иван Львович, — сказал я и прошагал по узкому коридору к внутренней двери, еще в незапамятные времена обитой коричневым дермантином.