Звёзды над Парижем

Глава 2. О трудности принятых решений (Антуан Эго)

Глубоко-глубоко, между венами,
Мы друг другу останемся первыми.
Зачеркнули всё и не исправили,
Только раны друг другу оставим мы.

Параллельными, но не Вселенными;
Пополам разделили небо мы, —
И разбились на части и вдребезги…

Глубоко-глубоко, между венами,
Мы друг другу останемся верными.
Почему ничего не исправили;
И под кожей шрамы оставили?

Эти шрамы останутся вечными.
Мы друг другу сердца искалечили,
И разбились на части и вдребезги…
(Данте)

Антуан повертел в руке мобильный, собираясь снова — в который раз, он уже сбился со счета, — позвонить Колетт, но резко передумал. Зачем навязываться — с ним же явно не желают разговаривать. Эго поморщился и, щелкнув по кнопке «блокировка», отодвинул гаджет от себя по гладкой столешнице. На душе кошки скреблись. Кажется, так гадко ему последний раз было… Да, очень давно. Антуан уже начал забывать о том инциденте. Или очень хотел забыть. Последний раз он чувствовал себя также отвратительно в тот день, когда его мать заявила, что собирается замуж. И его мнение её не волнует. Это было сродни выстрелу в упор. Тому самому, что произвёл недавно проклятый Клаус. Антуан до сих пор не мог понять, что его тогда все же удержало от драки. От ещё одной драки, в которой он так или иначе бы огреб, но…

А ещё Антуан помнил, что именно тогда он сказал матери самые отвратительные и обидные слова, которые только можно вообразить. Он сказал, что ненавидит её, и ушёл, хлопнув дверью. Он думал, что не пожалеет об этом. Никогда.

Сейчас Эго будто снова переживал тот день — настолько он оказался обескуражен поступком Колетт. Бередить себе раны и вспоминать про мать сейчас никак не хотелось, но Эго вдруг понял, что неосознанно, почти не анализируя, уже провел параллели между ними. Между двумя женщинами, которые были ему ближе всех.

Да, Колетт, определенно, добилась немалых успехов в общении с ним.

И Эго готов был это признать.

Однако, если бы он знал, чем всё обернётся — стал бы подпускать её так близко?

Нет. Не стал бы. Ни за что.

Антуан не мог понять одного: что он сделал не так? Да и вообще: если она сама довела его до точки, за которой последовало совершенно новое предложение в их истории, то какой смысл был сбегать? Ставить это идиотское недосказанное и выматывающее своей неизвестностью многоточие? Да, он оказался не вполне готов к такому натиску с её стороны, но ведь, в конце концов, не отступил. Для него это почти подвиг. И Колетт сама его уговаривала не отступать. И он послушался. Зачем, спрашивается? Зачем она это сделала? Для того, чтобы оставить его, уязвимого и смущенного куда больше её самой, стоит заметить, одного?!

И после этого кто-то будет говорить, что женщины не эгоистичны?

Антуан усмехнулся — он давно понял, что все они, в лучшем случае, лицемерны. В худшем — меркантильны и насквозь фальшивы. Однако, в случае с Колетт Тату никакие первичные выводы не сработали. И как бы он ни старался себя убеждать, — не стоит она того, чтоб он переживал, — ничего не получалось.

Эго окончательно запутался.

То, что он удовлетворил её, но отказался удовлетворяться сам — разве это повод? Чтоб так сбегать? Или он совершенно не разбирается в психологии. Совсем. Ни капли. Хотя, если вспомнить все факты о женщинах, которые так или иначе приводят все известные глянцевые журналы, то можно заметить тенденцию к навязыванию стереотипов, якобы «женщины очень щепетильно относятся к сексу, а особенно они беспокоятся и бесятся в случаях, когда спутник проявляет больше такта и сдержанности, когда они ждут прямо противоположного…».

Антуан помнил кошмарные истории своих приятелей-женатиков, которые рассказывали, что есть тип дамочек, которые просто не понимают в чем разница: сам мужчина удовлетворяет свои потребности или он делает это исключительно с женщиной. Почему-то считается нормой, если женщина отказывает в сексе, а мужчина, решивший сказать, что «сегодня не то настроение» сразу будет обвинен во фригидности и бог знает в чем ещё. Хорошо, если не в измене.

Так, например, делала Люси. И Антуан отлично помнил, как она доставала его этим. До удушья. Контролем, который сводил с ума. Но он терпел. Терпел, надеясь, что ситуация изменится. Но всё лишь усугубилось. После того, как он стал отказывать ей в сексе. Тогда она быстро и молча нашла ему замену, но в отместку стала требовать больше денег.

Антуан никогда не считал себя героем-любовником. Напротив. Он был робким и нерешительным в этих вопросах. Об этом знали единицы. Но всё же. За все годы его женщин можно было пересчитать по пальцам одной руки. И ещё меньше среди них было тех, к кому бы он испытывал влечение. Не только сексуальное. Секс в отношениях Антуан ставил едва ли не последнее место, хотя и признавал — без близости никаких полноценных отношений быть не может. Особенно, с женщинами.

Эго стиснул руку в кулак и едва не саданул им по столу.

Хотелось что-нибудь разбить.

Вдребезги.

Поорать и побуянить.

Чтобы избавить себя от боли.

Боли, которая сидела внутри.

Переполняла его.

Всё, что было хорошего в его жизни, увы, к женщинам почти не имело отношения. Не вязались его воспоминания сперва о матери, а потом и о любовницах, со светлым бредущим. Никак. И только мысли о Колетт выбивались их этих стандартов. Из этих рамок, которых давно начал придерживаться Антуан Эго. Колетт удалось за довольно небольшой срок сделать невозможное — заставить его поверить в то, что не все женщины настолько пропащие. Что среди них есть и те, кому захочется дарить любовь и заботу. Дарить всего себя.

Антуан снова усмехнулся. Он плохо представлял себя, гуляющим за ручку или носящим к дверям возлюбленной цветы. Глупо улыбающимся или, — боже упаси, — делающим предложение. Он же вырос из этой романтики. Давно вырос. И перерос.