Звёзды над Парижем

Глава 6. О французских живописных шедеврах и коварных замыслах (Макс Де-Трой)

В темном небе летят
Одинокие птицы в ночи,
Наши губы дрожат,
А сердце всё громче стучит.

Но что же ты творишь,
Творишь, со мной, Париж?
За тобой летят одинокие тучи…
(С. Лобода)

— Что там такого? Чё он залип? — тихие шепотки за спиной заставили Макса стряхнуть с себя оцепенение и наконец-то отвести глаза от картины. Её доставили только что — он даже не всю упаковочную пленку успел разорвать. — Эй, босс, всё путем?

Макс чуть обернулся, но не стал отвечать. Что толку распинаться перед кучкой людей, которые даже не весь алфавит знают? Что они могут понимать в искусстве? Тем более — в раритетном искусстве. Тем более — в живописи.

— Подумаешь, картинка в рамочке… это точно не фотообои? — теперь кто-то явно хихикнул. — А, пацаны?

— Будь это фотообои, дебил, то она бы не стоила как два Лас-Вегаса вместе с вшивыми людишками! — громовой бас Клауса узнавали все. Вся шобла притихла, и только Макс скептично хмыкнул. — Что, босс, куда повесим?

Только ноздри Де-Троя дернулись в раздражении. Сам он молчал. И смотрел чуть наискось. Большего показать было опасно — Клаус умел затылком чувствовать. Одно неверное слово могло стоить чьей-то жизни. Некогда большой обставленный по последнему слову техники гараж теперь служил им всем «хатой», — да, именно так сказали бы его немногочисленные подневольные, — Де-Трой только усмехнулся.

— Я не хочу оставлять её здесь, — сказал наконец Макс. — Надо будет переправить домой.

Клаус прищурился и сделал ещё один шаг по направлению к Максу.

— Ты забыл, что у тебя больше нет дома, а?

— Я выкуплю отцовский особняк в Монако и свалю туда.

— Сперва мы завершим работу, — Клаус собственнически подошёл к столу, на котором лежала драгоценная посылка. — А это…

Он вдруг взялся за картину, — Макс едва инфаркт не схватил, видя, как небрежно верзила обращается с таким дорогим шедевром, — и содрал пленку, бросая её на пол.

— … пока побудет здесь. Под моим присмотром. Понял?

— Ты забываешься!

— Как ты сказал? — Клаус подцепил пальцем тонкую золотую цепочку, висящую на шее Макса и потянул его на себя. — Думаешь, что уже вырос? Мальчик?

Послышались смешки. В самом воздухе повисла напряженная пауза. Рослая фигура Клауса заслоняла весь свет, льющийся с потолка. Макс Де-Трой много раз задавался вопросом: а когда же человек вырастает? Становится по-настоящему взрослым? Когда самостоятельно принимает решения? Или, когда умирает его единственный родственник, имеющий хоть какое-то влияние на тех, кто остаётся рядом? Или, когда осознаёт, что вляпаться в дерьмо куда проще, чем потом отмыться? Макс не мог точно ответить, но знал — даже если он перечислит Клаусу все варианты, и там, среди них, окажется верный, тот все равно посмеется. Посмеётся ему в лицо.

— Ты лучше воду не мути — и так намутим, — Клаус отпустил Макса. И вернул картину на столешницу. — Пора бы обсудить детали нашей сделки. Слышь?

Когда пауза затянулась, Макс почувствовал, как его толкнули в плечо. Руки у Клауса были весьма и весьма сильными. Казалось, он в одиночку мог утянуть за собой «Камаз». А постоянные тренировки только усиливали его «ореол» неуязвимости. Как и полагается телохранителю, Клаус много времени тратил на поддержание формы. Физической. А вот читал он в последний раз — Макс не мог вспомнить, когда бы видел, чтоб его телохранитель интересовался хоть чем ещё, кроме боксерских навыков.

— Я уже сказал тебе, — Максу пришлось чуть повысить голос, — я не буду ничего обсуждать. Ты меня с этой ёбаной грязью не смешивай. Ты накосячил — сам отвечать будешь. И мне плевать на то, что ты…

Клаус не стал дослушивать — ударил по лицу. Довольно сильно. Так, что Макса отбросило к столу. Он влетел в него, ударившись спиной, и съехал на пол. Клаус невозмутимо вытер кулак об себя и наклонился.

— Так. Сопляк. Запоминай. Не смей. Никогда. Со мной. Так. Разговаривать, — каждое слово заставило Макса болезненно скривиться и дёргаться, будто он был куклой на выручках. — Иначе я, блядь, из тебя шаурму сделаю. Голыми руками.

Макс отчетливо почувствовал, что из носа капает кровь. Густая и вязкая, она стекает по губам. Тонкими струйками. На подбородок. Перед глазами у него потемнело. Всё, что он различал, — это силуэты стоящих позади Клауса ищеек. Людей, которые были готовы на всё ради денег и благополучия «большого босса». То есть — его отца. Того они признавали. И поклонялись. Но будут ли признавать его, Макса? Да, этот «титул», что теперь приходилось носить Де-Трою, был ему великоват. И это ещё мягко сказано — Макс пугался даже элементарных обязанностей криминального авторитета, не говоря уже о чем-то большем.

— Че ты, бля, такой задохлик-то?! — Клаус рывком поднял Макса на ноги. — Приди в себя!

— Да куда ему в мясорубку соваться — прихлопнут и не заметят! — кто-то высказался весьма нелестно. — Слышь, Клаус, может, ну его нахер? Давай сами выбираться?

— Не, мы заодно, — Клаус попытался даже улыбнуться, но от этого у Макса едва завтрак наружу не полез. — Мы в одной связке. Своих не бросаем. Не боись — прорвемся. Да?

Макс очень смутно знал, что в Париж потянулись другие любители власти. Из других городов и даже — стран. После смерти Звездочёта стало совсем неспокойно. Каждый день Клаус с кем-то созванивался и получал отчёт о том, «кто и сколько потерял» в очередной разборке. Счёт велся на десятки людских жизней. Максу, который и близко не участвовал в подобном, становилось страшно. На самом деле — до ужаса страшно. С каждым днем их «клан» всё больше притесняли. Грозясь и вовсе выпихнуть с когда-то занятой его отцом высоты.