Звёзды над Парижем

Глава 7. О сомнениях, сказках и решительных действиях (Колетт Тату)

Если вдруг тебя не станет,
То моя любовь растает.
Если вдруг тебя не будет,
Кто тогда меня полюбит?

Прости, прости, прошу, прости,
Всего шаг от любви до ненависти.
Знаешь, сердцу покоя не обрести,
Одному мне брести по дну пропасти.

Прости, прошу, прости, прошу,
Я тебя наберу, я тебе напишу,
Я тебе позвоню, я тебя позову,
Я тебе расскажу, как люблю.
(Потап и Настя)

Когда Колетт проснулась, то Антуана рядом не было. Её состояние понемногу улучшалось: голова хоть и побаливала, но температуры, скорее всего, не было — Тату мыслила куда яснее. Стало легче. Ночь прошла на удивление быстро — Колетт даже не помнила, как уснула. Судя по всему, едва Эго лег рядом, она отключилась, потому что не помнила даже, разговаривали ли они. Если и да, то, скорее всего, ограничились парой банальных фраз, вроде: «Спокойной ночи».

Да, Колетт не помнила, как усыпала, но зато сейчас отчетливо осознала — вчерашний инцидент не исчерпан. В голове все ещё куча мыслей. А на душе гадко. Наверняка, и Эго до сих пор ходит на взводе. Колетт поняла — он явно не желает разговаривать на тему своего прошлого. А она, несмотря на то, что сумела запихнуть свою обиду поглубже и даже старалась улыбаться, всё равно думает над тем, чтобы вытащить Эго и панциря и задать ему ряд интересующих ее вопросов.

Напряжение.

Вот, что чувствовала сейчас Колетт.

Напряжение, которое повисло между ними с той самой минуты, когда руки Колетт обнаружили эту треклятую рубашку. И надо ж было ей так «удачно» слазать в его шкаф.

Колетт корила себя за это.

Можно же было просто спросить.

Хотя — почему она должна была спрашивать?

Что такого случилось?

Кроме того, что Эго получил повод расстраиваться и вспоминать любовника, а она, дура такая, получила порцию неуверенности в себе, да и головной боли вагон и маленькую тележку, — ничего не случилось. Ничего. Ах, да — ещё попало Розенкранцу. Больше всего в этой ситуации Колетт жалела именно его. Но ведь это всё ещё полбеды. Верно? Да. Колетт знала, что, чаще всего, в подобных случаях люди начинают медленно, но верно отдаляться. День за днем. Час за часом. Хоть и не говорят об этом вслух. Никогда не говорят. А потом, когда опомнятся — всё. Руины. Чем неустойчивее отношения — тем проще их разрушить. Сломать как карточный домик.

Колетт совершенно не представляла, что теперь будет. Как ей себя вести, что говорить и что, — главное, мать его, — теперь делать. Она не представляла, как смотреть Эго в глаза. Смотреть в глаза человеку, с которым она хочет быть всю оставшуюся жизнь, но, — вот в чем дело, — она не знает, надо ли ему это. Нет ничего хуже. А ещё она ведь знает всю правду, но вынуждена изображать наивную дурочку. Возможно, что Эго догадается раньше, но, разве, он решится сказать об этом?

Но Колетт уже поняла — нет.

Ещё вчера, смотря в его глаза, она поняла, что ни черта он не скажет. Даже под дулом пистолета.

Больше всего её беспокоил вопрос: «Почему?»

Потому, что он боится осуждения с её стороны?

Или, потому, что на самом деле те отношения для него больше ничего не значат?

А может, Эго боится её, Колетт, потому, что все ещё любит Сореля?

Может, он боится самому себе признаться в этом?

Или просто играет с ней как кот с мышкой?

Почему он не хочет с ней поговорить — это так сложно? Он думает, что она откажется даже вслушаться? Колетт усмехнулась — вряд ли Эго нужен был «слушатель» когда-то. Ему было плевать на мнение окружающих. Тогда. Когда он только заводил эти непростые отношения. Эго не такой. Он не пасует перед трудностями. Ну или — не показывает этого.

Колетт не понимала, почему Эго не может дойти до такой простой истины, что намного лучше поговорить до того, как один поймет второго неправильно. Ведь они это уже, кажется, прошли…

Колетт много думала также и о том, что сказал ей Розенкранц. Насчет того, что время всё расставит по местам. Другой вопрос — что этого самого «времени» у неё не было. Колетт понимала, как никогда ясно — это её последний шанс. Да, грустная тенденция у женщин после тридцати пяти оставаться в одиночках, не могла её обойти стороной. Увы. Да и глупо было бы отрицать очевидное: если не с Эго, то с кем? Да ни с кем. Колетт проклинала себя за то, что она, как ни пыталась, но не умела выбирать себе мужчин. Никогда не умела. А тут — такой подарок судьбы. Да, подарок, конечно, с подвохом, но… Колетт была рада хотя бы тому, что с Эго она не притворяется — ей впервые не хочется этого. Больше того — она не задумывается над этим. Она доверяет сердцу. Хороший знак? Возможно. Только за искренность придется платить… дорого платить.

Колетт преследовало угнетающее чувство вины. Она не могла внятно его сформулировать словесно, но внутри что-то будто ныло. Днем и ночью. Постоянно. Как дупло от вырванного зуба. Или старая рана. Она чувствовала себя как охотник. Загоняющий добычу. Будто она — это хищник, сидящий в засаде, а Эго — бедный, ничего не подозревающий травоядный.

Колетт понимала: вечно так продолжаться не может. Рано или поздно — придется поговорить. Откровенно. И не факт, что она выйдет из этого поединка победительницей. Или Эго окажется в правых. Нет. Всё может быть прозаичнее — они просто не поймут друг друга. Не смогут. Каждый смотрит ведь со своей колокольни.

Колетт, хоть и выглядела куда увереннее в этих отношениях, но в глубине души и она боялась.

Во-первых, она боялась показаться навязчивой. Колетт считала, что люди не имеют права цепляться друг за друга если хотя бы одному из них некомфортно. А уж если некомфортно обоим — и подавно нужно разбегаться.



Отредактировано: 14.02.2023