Звёзды над Парижем

Глава 13. О том, что делать в экстремальных ситуациях (Колетт Тату)

Колетт вернулась домой расстроенной. Разговор с Эго не «склеился», что называется. Она так и не смогла внятно произнести всё то, что хотела, а он, видимо, решил, что откровения подождут. Ещё чуть-чуть. Может, и правильно? Хотя, Колетт уже поняла: дела и все эти «кто если не я?» разведут их по углам ещё быстрее чем какие-то там подробности прошлого. У Эго был завал с рестораном, а у Колетт — вообще по жизни. Она совершенно не знала, что делать. Работы у неё не было. Жить скоро могло стать банально не на что. За ней, — теперь это точно было известно, — следили, и к тому же — ко всему этому добавился ещё и Франсуа Байо. Со своими проблемами. Пострашнее, конечно, какого-то там отсутствия работы, но… Колетт была рада хоть тому, что она смогла уговорить Антуана на несколько дней поручить Розенкранцу возню с малышней. Сперва она подумала, что, либо Эго будет категорически против, либо Розенкранц упрется рогом, дескать «не моя обязанность». Но нет — всё прошло, на удивление, гладко: охранник, который, исполняя приказ Байо, не желал отлипать от Колетт ни на секунду, сразу отвез детей в дом к Эго. А Тату едва смогла убедить его, что с ней всё будет нормально — она считала, что дома ей ничего не угрожает, да и должен же человек отдыхать?

Избавившись от опеки охранника, Колетт смогла вздохнуть чуть свободнее — на не привыкла к такому контролю и вообще — человек довольно новый и чужой, по сути, — с ним тоже следовало быть на чеку. Хоть Байо и говорил, что он надежен, Колетт всё же попросила у охранника паспорт, дабы удостовериться, что тот у него не поддельный и там нет каких-либо красных штампиков о судимости, например. Конечно, она не была экспертом, но пока охранник не вызывал подозрений. Даже наоборот, — однако ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Колетт пришлось усвоить это правило. Точнее — попытаться. Единственное, что реально смущало — это внешний вид. В том плане, что физическая подготовка у охранника явно хромала. Он выглядел очень щуплым. И не смотря на кобуру с пистолетом, который, по его же словам, применять ещё не приходилось, Колетт бывало страшновато: если вдруг на неё нападут, то что он, дохляк, будет делать? Стоило его об этом спросить, как он ответил, что «не телохранитель и защитить работодателя любой ценой, — даже ценой своей жизни, — то есть, грудью прыгать на амбразуру, — не его стратегия». И вообще — его другому учили. Он действует в таких случаях иначе. И снова Колетт стало страшно. Но на этом они тему «безопасности» закрыли. Охранник предлагал остаться на ночь, но Тату наотрез отказалась — ещё чего ей не хватало.

Отдыхать всё равно было некогда: Колетт засела за поиски адвоката. Она помнила слова Франсуа, что к его коллегам лучше не соваться — иначе вся пресса будет гудеть об этом деле. К его отцу — тем более, даже на пушечный выстрел не подходить.

Тату не понимала, почему отец и сын так плохо ладили. Ведь, в конце концов, они работали вместе. Франсуа однажды рассказывал, как они даже обмывали удачную сделку, конечно, не без разногласий, но сумели договориться. И поделить деньги. Да, человеком его отец был не самым приятным: циник, не признающий никаких реликвий и человеческих теплых порывов. Импульсивный трудоголик, жесткий диктатор, внимательный и скрупулёзный манипулятор — с одной стороны, он совмещал несовместимые качества, а с другой — только такие ему и подходили. Он не мог быть вялым, при этом — держать в кулаке весь юридический отдел. Ну, кто бы его тогда слушать стал? Он не мог не быть жестоким — выгодно пройтись по головам своих бывших клиентов, — тут сноровка нужна. Но была в этом и положительная сторона: Байо-старший был отменным адвокатом. Довольно известным по миру. Про таких говорят: «Юрист от Бога». Вот откуда у Франса был талант. От отца. Впрочем, тот мог бы построить любую карьеру и даже стать не защитником, а нападающим — то есть, прокурором. И вот тогда бы мир содрогнулся, — как верно подмечал Франсуа, — потому, что такие люди у самой власти — это катастрофа.

Колетт хотела бы пойти к нему. Сперва к нему. И поговорить. Просто донести до сведения, что его единственный сын может загреметь за решетку. За то, чего не совершал. Неужели, он не поймет? И не поможет? Должна же родная кровь что-то да тронуть в его душе. С другой стороны — Колетт знала, что ей придется объяснять старику всё, включая и то, кто она такая, зачем пришла, что их связывает с Франсом. А этого никак не нужно было. Колетт была на сто процентов уверена, что её примут за его новую пассию. И вообще — рассказывал ли ему Франс об Элоизе? О детях-внуках? Вот здорово получится, если рассказывал, а она заявится и начнет размазывать, мол, я — всего лишь подруга. И никаких личных целей нет. Да кто в это поверит? Уж его отец точно не поверит.

Колетт пришлось прогонять навязчивые мысли — так или иначе, но искать юриста нужно было. Франсуа не мог защититься сам — его слова могли быть использованы против. Ведь его подозревают вовсе не в краже, а в убийстве.

Пока она думала над тем, как же всё-таки это вышло, вспомнила, как пришла к выводу, что именно Байо стащил у Эго деньги. Да, Антуану эту версию она озвучивать побоялась, а он не заявлял лишь потому, что считал виновным исключительно Клауса. И странно, что до сих пор не заикнулся про Байо. Получается, что и Клаус бывал у Эго? Раз Антуан так уверен, что это его рук дело? Или это обычный страх сказать правду самому себе? Однако от мысли, что Клаус знает квартиру Эго досконально, вплоть до сейфа, Колетт стало не по себе. Даже представлять себе это было ужасно. И тогда она основательно зацепилась за свои подозрения — деньги украл Байо. И выронил зажигалку тоже он. Зажигалку, которая принадлежала Хорсту. Или… не ему? Колетт отчетливо помнила, как горели глаза у Клауса, когда он пытался её покалечить. Но вмешался… да, именно Байо — это были его руки. Те самые сильные руки, которые она вспомнила сразу после того, как очнулась под капельницей.