Звёзды над Парижем

Глава 20. О срывах и снятии напряжения (Антуан и Колетт) Часть 2.

Принимай меня близко к сердцу, близко к телу, принимай
Принимай меня, как лекарство, как к лекарству привыкай
Принимай меня и не бойся, мне в груди не разболеться
Успокойся, успокойся, принимай меня ближе к сердцу…

Принимай меня по капле грёз;
Принимай всерьёз меня, как воздух.
По следам души любовь найдёшь —
Приходи ко мне по звёздам.
(О. Бузова)

Антуан стоял под душем, под тугими струями, надеясь, что едва теплая, почти холодная, но не такая, чтоб замерзнуть, вода смоет с него весь этот не самый приятный коктейль из чувств, на которые был полон день. Шум воды, ударяющейся о ванну, заполняющий слух, создавая будто бы стену между ним и миром, немного успокоил. Но все равно — внутри просто звенело от злости. Приправленной обидой и сожалением, к тому же — щедро политой соусом под названием «мысли о прошлом». О чертовом прошлом. Которое не отпускало его. Вцепившись всеми клешнями. Эго одновременно испытывал и страх, и стыд, и где-то там, на задворках сознания шевелящееся, будто оживающее, желание снова вернуться к тому счастливому времени. Оставался только один вопрос: будет ли время, которое он потратит на возобновление отношений с Сорелем сейчас, счастливым? Или приведёт к ещё более затяжной депрессии? Антуан пытался не думать об этом, но не мог. Он зависел от этого? От этих болезненных воспоминаний? От этих болезненных-теперь-уже-чувств? Антуан не знал наверняка, но что-то ему подсказывало — да. А зависимости, как известно, не проходят. Не исчезают. Они остаются. Они лишь перетекают в стадию ремиссии. Эго изо всех сил гнал всякие воспоминания о бывшем любовнике, но, казалось, будто каждый уголок дома вдруг стал напоминать ему о Сореле. Так просто не бывает. Куда ни глянь — везде можно наткнуться на что-нибудь, что уколет тебя, словно иглой. Эго так взбесило это — он даже решил, что в ближайшее время пройдется по квартире и соберёт все вещи Сореля в кучу, чтобы при первой возможности всучить их бывшему и попрощаться. Навсегда. Конечно, идеальным вариантом было бы ещё сегодня днем высказать ему всё, но Эго не смог. Просто физически не смог оттолкнуть от себя руки Сореля. А словам тот не слишком поверил — хоть Эго и пытался «намекнуть», что теперь в его жизни есть место другому человеку. А именно — Колетт. Только разговор о ней быстро перешел на маты — Сореля явно задели слова о том, что они с ней живут вместе. И не только живут… Антуан сперва и сам опешил от такого умозаключения — получается, что на самом деле, ловить-то Сорелю будто и нечего, но… Он не был бы Жаном Сорелем, если бы сразу отвалил и поверил. И снова Антуан не хотел вспоминать что было, когда Сорель впервые столкнулся с Байо. Тогда был страшный мордобой. Франсуа ходил потом с разбитым фейсом. И хотел даже засудить Сореля, но Эго еле уговорил не делать этого…

Чуть придя в себя, проведя, таким образом, в ванной около часа, Эго наконец выключил воду. Да, сейчас ему можно было не экономить и даже не задумываться об этом, а раньше, как он помнил, в его детстве и юности, с водой всегда были проблемы. Летом — понятное дело, можно и на речку сходить, а вот зимой греть кучу тазиков — очень муторно. Они с матерью так или иначе долгое время приводили дом в жилой вид. Когда они переехали — там была разруха. Полная. Пока Эго рос, все деньги уходили на его лечение, а потом, когда он смог наконец-то начать помогать — было также трудно. Однако они смогли многое. Постепенно можно было бы сделать и газ, и водонагревательную станцию, и вообще — перед тем, как уехать, Эго планировал полностью отремонтировать текущую крышу и несколько комнат. Только… не суждено было сбыться тем планам — в их жизнь нагрянул Клаус. Антуан возненавидел этот период своей жизни. Барьер между ним и матерью стал таким непреодолимым, что Антуану стало абсолютно плевать, будет дом достроен и обустроен, или нет. Он хотел лишь сбежать оттуда.

Эго даже сперва не понял, с чего вдруг ему пришли в голову именно эти мысли, пока, выйдя из ванной в своем любимом махровом халате, не остановился возле чуть приоткрытой двери. В комнату, где временно обитали дети. Там горел ночник. Антуан было неудобно так стоять и наблюдать, но почему-то он не мог сдвинуться с места. Он услышал тихий голос Колетт, которая читала детям книжку… и в горле у него стал разрастаться болезненный, давящий ком. Он будто прирос к месту — не мог отойти, хоть и понимал — нечего ему здесь стоять. Он уже вырос. Он — большой мальчик. Да, большой самостоятельный мальчик, с детской травмой и охренным чувством вины перед умершей матерью. Эго прислонился лбом к косяку. Он зажмурился. И отчаянно дышал ртом. Чтоб его хоть немного отпустило. Волна опустошенности и одиночества вдруг захлестнула так, что казалось, вот-вот и он разревётся прямо тут. Похоже, что успокоительные перестают на него действовать. И это паршиво — Эго не хотел снова не спать по трое суток, а потом доставлять Колетт кучу головной боли, заставлять её сидеть с ним и рассказывать сказки.

А что могло бы его успокоить лучше таблеток?

Эго прошел на кухню. И отметил, что Розенкранц вылизал всё до блеска — ещё бы попробовал не вылизать. Правда, стоило отметить, что теперь, с появлением детей, у него было маловато времени на уборку. На генеральную. На настоящую. На такую, от которой он потом, бывало, неделями отходил. Но оно и понятно — квартира-то большая. Два этажа, как никак. Антуан задумчиво провел рукой по столу, и лишь потом подумал — зачем он сделал? Да всё просто — его буквально преследовали воспоминания о Сореле. А тот вечно оставлял за собой крошки. Всегда. Мог всё убрать и вымыть посуду, но вот крошки на столешнице — это его бич. Однако, сейчас на столе была идеальная чистота. Ни соринки. Как будто перед приходом программы «Ревизорро». Эго усмехнулся — какая глупость.