Звёзды над Парижем

Глава 29. О грехах отцов и шантаже (Франсуа Байо)

Его уверенность таяла на глазах — вот уже который день он сидел в камере, и она из «временного содержания» могла перерасти в «постоянную». Уверенность в себе была прямо пропорциональна теперь вере в справедливость — почти нулевой. Франсуа знал, что, если он продолжит бездействовать, то, скорее, всего убийство на него удастся повесить даже без следственной проверки. Только он-то хотел сделать всё сам. Без помощи отца, который в это утро снова пришел ни свет ни заря и велел отвести его в комнату свиданий. Разговаривать с отцом в качестве адвоката было ещё труднее, чем просто с адвокатом. Франсуа понимал, что для успешного сотрудничества ему понадобится рассказать обо всём, что связывало его с Виннером и другими подозрительными личностями, имена которых у всех на устах. Делиться какими-то своими переживаниями и мыслями с человеком, который всегда и ко всему был равнодушен? Байо не хотел этого. Однако разговор с самого начала пошел не по тому руслу, к которому готовился Франсуа.

— Я хочу с тобой серьезно поговорить.

— Мы же говорили вчера и позавчера, — вздохнул Франсуа.

— Да, но сегодня кое-что изменилось.

— Отец, я…

— Я скажу тебе только один раз — слушать меня или нет — дело твоё, но имей в виду, что без помощи ты отсюда не выберешься. А твоя единственная возможность это сделать — начать наконец-то слушаться.

— Мы что, в детском саду?

— С тобой… я уже и не знаю. — Эдуард положил руки на стол. — Всё равно без меня тебе конец.

— Звучит как угроза.

— Считай, как угодно. Так вот: есть один человек, который может помочь. Очень хорошо помочь, Франс. Не бесплатно, естественно.

— У меня сейчас денег нет.

— И не надо. Он поможет в долг. — Байо увидел, как загорелись глаза у отца. — И к тому же — его плата чаще всего не подразумевает сделки с проклятыми банковскими купюрами. Его оплата — это работа, которую ты готов выполнить, чтобы рассчитаться. Да?

— Стой, я не понимаю тебя…

— Помнишь, мы с тобой разговаривали об отце Эго?

— Ох, только давай сейчас не будем возвращаться к тому пиздецу, что ты нес. А? — с надеждой спросил Байо.

— Ещё как будем, сын. Он приехал в Париж. Если тогда мы обсуждали лишь его возможность стать смотрящим, то сейчас всё изменилось: он уже почти смотрящий. Понимаешь?

— Серьёзно?

— Иронизируй сколько тебе угодно.

— Пап, может оставим эту скользкую тему?

— Нет. Мы давно собирались обсудить это. Сейчас самое время.

— А у меня башка другим забита, ты прости! — заорал Франс. — Правда — пойди пообщайся с каким-нибудь оборотнем, и расскажи ему всё то, что говорил тогда мне! Вряд ли тебе кто поверит, но попытаться ты можешь!

— Жаль тебя разочаровывать, сын, но всё уже решено: с этого момента мы с тобой в одной лодке. Ты можешь относиться ко мне как угодно, но знай, что я желаю тебе добра.

Что тут можно было сказать?

Только послать куда подальше.

— Давай оставим эту тему. Мне всё равно.

— А мне не всё равно! — вскричал Эдуард, хлопая ладонями по столешнице. — Мне не все равно, щенок, жить или умирать! Как ты не понимаешь, что отныне никто и ни у кого ничего спрашивать не будет!

— Можно мне попросить другого адвоката? — почти не повышая голос, нарочито тихо, спросил Байо. — Я думаю, что он справится лучше.

— Ты мне не веришь?

— А дело только в том, чему я, черт побери, верю?!

— Нет.

— Тогда — не верю, — Франсуа решил, что если отец сдастся, то его можно будет добить. — Ещё есть вопросы?

— Ты собираешься гнить в тюрьме?

— Я не собираюсь…

Франсуа не успел договорить и закончить свою мысль. Отец опередил его с такой титанической уверенностью, будто на самом деле мог читать будущее. Или мысли.

— Если не собираешься оставаться здесь, то тебе придется сотрудничать со мной. Поверить мне на слово. И не задавать идиотских вопросов.

— Поверить тебе на слово? А дорого оно стоит, твоё слово? Отец?

— Ты забываешься, щенок…

Франсуа усмехнулся — его отец в своей манере. Оскорбляет и считает, что прав.

— Это ты забываешься, папа, — отчеканил Байо. — Ты говоришь какие-то не имеющие между собой связи предложения, а потом ещё удивляешься, почему у меня мозги набекрень?! Ты бы послушал себя — это же бред сивой кобылы!

Эдуард вздохнул. И потер себе грудь в области сердца. Этот вздох был таким, будто его уже не сегодня-завтра в гроб положат. Франсуа ненавидел подобные сцены, что любил закатывать его папочка, дабы надавить на жалость.

— Я всего лишь просил тебя, сукиного сына, не делать глупостей — а потом я узнаю, что ты попал за решетку! От чужих людей! Ну и как к тебе относиться серьезно?!

— Всё, — Франсуа откинулся на спинку расшатанного стула. Руки в наручниках стали затекать. — Если тебе больше не чего сказать — то извини. Мне нужно связаться с другим юристом, чтоб меня тут не держали до второго пришествия!

— Тогда я скажу коротко и ясно: мой давний знакомый хочет, чтоб ты помог ему.

— Помог, — Франсуа закивал, обдумывая. — В чем помог? В завоевании Мира?

— Мы с тобой сегодня едем к нему в гости. Познакомишься хоть. И я хочу, чтоб ты выбросил из головы все свои подколы и блядски-идиотские шуточки!

Пошутить захотелось ещё больше после этой фразы, но Франсуа не мог не зацепиться за другие слова.