Звезды рассыпаются в пыль

Звезды рассыпаются в пыль

Он плохо помнил тот день. По правде говоря, не помнил вовсе. Ни день недели, ни месяц, ни даже какая была погода. Не помнил даже что именно происходило. Только набор образов и ощущений, не обо всех из которых он мог бы доподлинно сказать, что они были воспоминаниями, а не вымыслом. Ему было слишком мало лет.

А теперь воспоминания встали перед глазами, ударили по ушам упругой подушкой глухой тишины. Ладонью, которая с тех пор стала, по меньшей мере, вдвое больше, он вновь ощутил сухую, мозолистую и отчего-то очень горячую руку своего отца. Взгляд уперся в то, что видели его глаза многие годы назад.

Он помнил ее. Высокую и худую, с белой, почти прозрачной, кожей. Сквозь нее просвечивались синие сетки вен – метками на висках, расходясь крыльями от ключиц к плечам. И глаза, непривычные для человека, а от того страшные. Двойные зрачки, искристыми лучами переливающиеся на фоне белка. Словно мутация, отклонение. Попасть под этот взгляд считалось недоброй приметой. Но, может, дело вовсе и не в форме глаз. А в том, как они смотрели. Девушка держала голову до неестественности ровно и глядела только прямо перед собой. Она вошла в деревню и неспешно ступала по главной улице, пока жители выбирались из своих дворов, смотрели ошарашенно. Но ее взгляд скользил мимо них. Словно она не хотела никого видеть, а от того все они казались просто досадными помехами, мошками, забившимися в уголки глаз, под ресницы.

А ветер доносил запах гари. Только казалось, что он исходит не от пожарища, которое все еще тлело где-то на горизонте, а от нее самой. От опаленных неровными прядями волос, от обугленной по краям одежды.

И тревожным шелестом пшеничного поля перед началом грозы ей вслед несся шепот.

- Что же ты натворила…

***

- Алерн, не зевай, - голос ворвался в сознание внезапно, разрушив вставшее перед глазами воспоминание. Отец слегка толкнул его в плечо. – Лестница крутая, осторожно, - добавил он, кивнув на проход. Алерн мотнул головой, прогоняя остатки видения, только сейчас поняв, что он достаточно долго вот так неподвижно смотрит в темноту коридора перед собой. Не больше нескольких секунд, конечно, но если этого достаточно, чтобы прокрутить в голове воспоминания, щедро сдобрив их собственными «объяснениями» всему, что детскому разуму казалось невозможным, то вполне достаточно и для того, чтобы заметить неладное. Алерн криво усмехнулся, неловко ступая на стальную лестницу. За спиной зашипел и через мгновение вспыхнул факел. Отец приподнял его выше над головой, освещая винтовую лестницу, убегающую куда-то вниз.

- Твой дядя считает, что тебя рано еще вводить в дело, - заговорил отец. Голос звучал бодро, даже немного весело, что не слишком вязалось с тем местом, куда они неспешно спускались. А еще полностью выдавало тот факт, что мужчина чувствует себя неловко. Обычно немногословный, кажущийся отстраненным, летописец более охотно, смело и развернуто выражал свои мысли на бумаге, чем вслух. Эту черту сын еще не успел перенять. Впрочем, ему всегда казалось, что привычка помалкивать – это скорее дань опыту, накопленным в памяти тайн, чем черта характера. Так что Алерн еще успеет стать таким же, стоит только твердо стать на этот путь. Парень покрепче сжал в руках папку с листами. Отец обходился короткими заметками, для которых носил с собой блокнот, легко помещающийся в кармане. Остальное хранилось в памяти. Алерн был не настолько уверен в себе.

- Но такие события происходят не часто, - в голосе отца послышалась усмешка. Алерн не рисковал обернуться, полностью сосредоточившись на спуске, но это не было важно. Он и так прекрасно представлял себе, как выглядит улыбающееся лицо отца. – Как по мне, так прекрасно для старта.
Алерн сопровождал отца с самого детства. Сначала на основных, «мирных», мероприятиях – на фестивалях, свадьбах господ, коронации. Зарисовывал, а после и записывал кривыми каракулями происходящее. Отец каждый раз внимательно просматривал их, вчитывался, хотя по настоящему начал использовать записи сына в летописях только несколько лет назад. А теперь вот Алерну предстояло самому описать событие. И какое… это не какой-то праздник. Это суд над преступником, годы заключения которого тянулись уже больше десяти лет. Суд не первый, этого человека вытаскивали из темноты подземелий раз в несколько лет. По ряду причин его нельзя было казнить без признания вины подсудимым. А как раз этого виновный делать не спешил. Но все равно подробные записи будут улетать, как горячие пирожки. Люди всегда охотнее интересуются казнями, чем праздниками.

Прекрасно для старта, как и сказал отец.

Но от того ничуть не менее боязно.

Алерн отделался невнятным «угу» и больше отец голоса не подавал. Это можно было бы счесть странным, но так было привычнее, да и Алерну было спокойнее. Он еще раз проверил ручку, закрепленную на лямке рюкзака. Запаса чернил должно было хватить… а если нет – у Алерна в запасе было еще несколько.

Лестница вышла из последнего витка и внезапно закончилась. Пламя факела бросало на стены блики, выхватив из темноты помещение, не достав, впрочем, до густых теней в углах. Стражник, щурясь в свете пламени, пробежал взглядом разрешение, придирчиво осмотрел посетителей, и только после этого неспешно побрел сначала к стене, где на крюке висели ключи, а потом к массивной двери, обитой железом. Интересно, за какую провинность его сюда отправили? Незавидная участь – дежурить у одиночной камеры в подвале. Может, он просто вытянул короткую соломинку?..

Дверь с лязгом врезалась в стену. Стражник отступил в сторону, пропуская летописцев. Факел осветил круглую комнату, гораздо большую, чем необходимо для одного человека. Заключенный повернул голову на звук, совсем немного ошибившись с направлением, как сделал бы слепой. И Алерн разглядел в бликах пламени стальной шлем, схожий с теми, что носили рыцари на турнирах. Вот только он полностью закрывал верхнюю часть головы, не имея щели для глаз.