Зюзя

Зюзя

Где-то вдалеке до сих пор гремели фейерверки; снизу, сверху, сбоку шумели соседские телевизоры, извергающие пыльные песни. В общем, Ире не спалось. Закутавшись в одеяло, она смотрела на пузырища приглушённого света на стене — мазок лавовой лампы — и всё не могла понять, почему новогодняя ночь такая странная. Из-за детского шампанского? Конфет? Ох, как ей хотелось съесть больше конфет! Вот только всё ещё крутило живот и шоколадно-кислотный душок то и дело поднимался по горлу.

Подарок лежал на стуле, на неаккуратно скинутой одежде. Сегодня странная ночь, оправдывала себя девочка, можно и не складывать вещи. Подарок был приоткрыт, из него торчали кости, что, омытые жирным пузырём света, тут же превращались в плитки шоколада и вафли. Но ей нельзя больше сладкого! Ведь она странно себя ощущает после него. Видимо, в эту странную ночь и подарок тоже должен быть странным.

Странный подарок.

Ира считала, что в этом году получит уголёк, ведь была капризной, плохой. А ещё мама много плакала. Кажется, плакал и папа. И это, наверное, по её, Иры, вине. Вообще, они хотели переехать, ведь «нельзя поддерживать зло», ведь «мир изменился». Но мама боялась, боялся и папа. Поэтому остались во зле. А зло это плохо. Плохим людям дарят угольки, а не подарки.

Странный подарок. От странного Деда Мороза.

Подружка в детском саде сказала, что Деда Мороза не существует. Ведь в прошлом году к ней пришёл друг папы, переодетый в Деда Мороза. Да и подарок вручил тот, который она в шкафу нашла, пока родители спали. Подарок Ира найти не смогла, хоть и искала всё утро. Деда Мороза тоже не видела, ей сказали, что он сбежал, пока она на балконе смотрела на фейерверки. Надпись: «Сделано в России» — на упаковке делу не помогала.

Странная ночь.

Ночь тем временем утопала. Фейерверки отдалялись, а телевизоры затихали. Ни одной машины за окном, словно Ира не в городе, а в деревне. Одинокий выкрик с улицы: «С Новым годом!» — лишь сгустил тишину в комнате. В коридоре послышались липкие шаги. Папа никогда не любил надевать носки. Маме он говорит, что ходить без них полезнее.

Ира решила, что хочет попить воды. Может, это приглушит шоколадный душок. Она выпуталась их кокона, охраняемая теперь лишь пижамой. Засеменила к двери. В коридоре горел свет, поэтому она тут же увидела Деда Мороза. Он доедал папу.

Босая нога с закатанной по колено штаниной погружалась в безразмерную глотку. Раздутая шея обтягивала тело папы, сопротивляющегося изнутри. Согнутое колено почти что разрывало грудину существу, которое, казалось, только сейчас заметило Иру. Глазки-угольки сверкнули. Дед Мороз напрягся, вздрогнул и с неимоверным усилием заглотил папу. Нога наконец-то утонула, тело погрузилось в вываливающийся, но не рвущийся живот. Глотка существа и шея ужались, но рот остался широченным и тонкогубым.

— Всё хорошо будет с папой твоим, Ирина, увидишь его завтра! — голос был ноющим и низким. — Клянусь, что всё будет хорошо, я ведь Дед Мороз!

Ладони изнутри упирались в живот, что набитым мешком валялся на полу. Кожа растягивалась, становилась тонкой-тонкой, настолько, чтобы видеть пальцы, рвущиеся наружу. На мгновение очертания лица натянули оболочку, складками собираясь на кончике носа.

— Всё хорошо будет с папой, — ещё раз заверил Дед Мороз. — И завтра ты его увидишь. А это… это "подарок", какой он заслужил.

Ира с трудом отвела взгляд от брюха, чтобы посмотреть в лицо Деду Морозу. Странному-жуткому, страшному, неправильному. Тощему в безбородом и большеротом лице, но жирнющему в животе, за которым едва заметны ноги-тростинки.

— А почему не… уголёк?

— Потому что чушь собачья эти ваши угольки, Ирина. Неугодных съедают.

— Ты съешь меня?

Широченный рот сложился в улыбку, хоть кончики его остались опущены. Глазки-угольки в прищуре совсем пропали с лица. Кажется, живот натянула третья рука. Кожа обхватила узловатые кости, лишённые плоти. Мама?

— Ты год жила похвальным образом, не вижу смысла тебя есть.

— Но я жила во зле!

— Девочка! Твоя дихотомия добра и зла меня не интересует. Ты жила, следуя природным правилам, а это единственный закон, который запрещено нарушать. — Дед Мороз медленно протянул костлявую руку, удлиняющуюся, растягивающуюся, коснулся изъеденным пальцем лба Иры. — Этим следует жить. — Коснулся груди, пачкая пижаму, провёл линию до паха. — Этим. Всем этим. Наказание несёт не злой человек, а тот, что нарушает правила.

— Какие?

— Незыблемые.

Дед Мороз сжал кулак, повернул его ладонью вверх, раскрыл. Запахло цветочной сладостью и хвоей. С ветхой руки закапал мёд, в котором утопали белые зёрнышки.

— Возьми. Бери-бери, Ирина, ты разве не любишь кедровые орешки?

Ира сложила дрожащие ладошки и вытянула перед собой. Дед Мороз высыпал липкую сладость.

— Не ищи в этом смысла. Я лишь наказываю провинившихся, подарки — заблуждение вашей нежной современности, но понравилась ты мне, Ирина, вот и решил подсластить. Теперь же иди спать. Не волнуйся, папа твой в порядке будет утром.

Кисть без плоти, рвущая кожу.

— Мама…

— И мама тоже. Иди.

Свет в коридоре погас. Красные пятна лавовой лампы запузырились в темноте — дверь за спиной Иры была открыта. Но девочка не спешила уходить.

В темноте Дед Мороз стал другим. Лишился худосочных ног, туловища-тростинки и большеротой головы. Он стал пучком жирного ничто. Тени паучьих педипальп, змеиных хвостов, крысиных лап и птичьих когтей волочили содрогающееся брюхо.

— Ирина, — проныл-прорычал-прошипел-провизжал Дед Мороз, — иди спать!

Ира тут же развернулась, забежала в комнату, захлопнула дверь и залезла под одеяло. Сердце стучало так сильно, что, казалось, трясётся кровать. Нечто в коридоре скреблось и стонало, в пузырях света на стене виднелось брюхо Деда Мороза.

Когда уснула, Ира не поняла. А то, что проснулась, осознала не сразу. Ночная встреча и кошмары сна слились воедино. Ладони были липкие от мёда и все с присохшими к ним кедровыми орешками. От работающей всю ночь лампы пахло палёной резиной. На кухне шумел телевизор, стучали вилки, ложки, тихо разговаривали родители.