"Акколада" История полковника Вуда
или Anni впервые публикует в блоге большой отрывок из текста книги.
Добрый вечер, мои читатели! Этот блог создан исключительно для того, чтобы сказать: "Пятая глава Акколады наконец-то завершена!"
Обстоятельства не позволили закончить её раньше, и сам новый отрывок весьма и весьма эмоциональный, он должен не только обозначить важные вехи жизни полковника Фрэнсиса Вуда, но и обозначить одну из главнейших теорий исчезновения Артура Уэлдона. Я уверена, прочитав, Вы все поймете! И поделитесь со мной предположениями.
"Полковник заглянул в черные глаза незнакомца и ахнул. Он более не видел ни темное небо, ни грязную дорогу, ни мрачные фасады домов, ни даже странного незнакомца. Сэр Фрэнсис словно бы сам растворился, исчез, рассыпался.
***
Произошло нечто странное, необычное, пугающее. Полковника унесло далеко-далеко, словно бы затянуло водоворот. Он снова видел ясное голубое небо над Пешаваром[9], надвигающуюся на Кабул песчаную бурю, немыслимый жар дня в пустыне, раскаленные камни, сильная жажда, песок, липнувший к разгоряченной коже, засыпавший усталые глаза, грубый песок… Долгие ночи, проведенные в горах, невыносимо холодные и печальные. Дни, проведенные в недружелюбных городах Афганистана, под прикрытием. Каждая минута может стать последней, каждая ошибка может стоить жизни. Рисковать каждую секунду, не спать, не есть и не дышать без мыслей о возможном риске, о том, что нельзя подвести товарищей, нельзя быть раскрытым. Там, в пустыне, мир был иным и все представлялось иначе. Порой офицер Вуд лежал на земле и часами в дозоре глядел в небо, он привык не спать, привык быть начеку, и даже самые мрачные мысли не могли унести его далеко-далеко. Звездное небо было таким холодным, чужим и, одновременно, таким близким. Он думал о семье, о почтенных родителях, брате и сестренке в далекой Англии, думал о письмах Маргарет, которые всегда носил под сердцем, о завтрашнем дне, который мог сулить смерть. Вуд не дремал, смотрел в небеса широко открытыми глазами, но порой Сарадж толкал его в плечо. Хорошо, что Сарадж, верный друг, всегда был рядом.
Полковник видел в темных глазах незнакомца… видел смерть всех своих близких, товарищей, сослуживцев, соратников, видел налитые кровью глаза врагов, видел себя, готового отнять чужую жизнь, видел себя в разгаре битвы, жестокого, яростного и все же пребывающего в ужасе. Он видел, как жизнь покидала тела друзей, как они страдали, бились, как им было страшно, больно, тяжело в последние минуты. Как отчаянно он хотел помочь им и не мог, только смотрел, и кровь их, и жизнь утекали сквозь его пальцы, точно жесткий песок. Помнил, каким горьким стало поражение в битве при Майванде. Помнил, как в спешке английские войска отступали в Джелалабад. Как он сам, тяжело раненный, неспособный передвигаться самостоятельно, даже надеялся, что его оставят умирать. Сэр Фрэнсис не думал, что сможет однажды встать на ноги.
Сердце полковника пропустило удар.
Как бы ни страшна, как бы ни чудовищна была война, в жизни Фрэнсиса Вуда были моменты и пострашнее, минуты, наполненные мучительным чувством неопределенности.
***
Он спешил в Калькутту, боялся опоздать, изнывал от страха. Сарадж не отставал, не оставлял своего господина в беде, хотя и упрашивал не ехать. Холера. В Калькутте свирепствовала холера. В Калькутте осталась Маргарет. Ее муж надолго уехал в Лондон, а она осталась совсем одна, она по какой-то причине отказалась покидать город. Неужели больна? Сэр Фрэнсис никогда прежде так не боялся за кого-то, не спешил, не спешил, чтобы опоздать. Он стал свидетелем ужасных событий. Большой, густонаселенный, полный красок, контрастов, тканей, запахов, языков город пожирала болезнь. Десятки повозок покидали Калькутту, смертельно напуганные люди бежали прочь. Облако смрада зависло над трущобами города, над болотами клубился дым. На кварталы, где селились богатые англичане, опустилась зловещая тишина. Все, кто мог, уже покинули город. Чтобы выжить, чтобы не видеть разлагающиеся прямо на улицах, обезображенные, чудовищно распухшие трупы умерших от болезни. Их просто некому было убирать.
Тишина стояла в доме Маргарет, все та же пугающая тишина. Лишь легкий, горячий ветерок шевелил занавески. И при своей любимой Фрэнсис боялся произнести и слова, молчал, удерживал стоны, протесты, удерживал злость на самого себя. Он опоздал. Опоздал. Ему не спасти Маргарет, не увезти её в безопасное место, не укрыть. Не помочь. Уже ничем не поможешь!
Кровь стучала в ушах. И было больно, так больно! Спустя десятки лет он все ещё помнил, как было больно. Помнил каждую мелочь. Едва ощутимые дуновения горячего воздуха, колыхавшиеся шелковые занавески, которые скрывали умирающую Маргарет от Фрэнсиса. Далекий, едва слышный топот копыт и стук колес, одиноко горевшую лампаду и постели, свет которой отбрасывал тени на стены. Фрэнсис не сводил с них воспаленных глаз. И так долго, так мучительно тянулись минуты, часы горя, без сна, без надежды.
Парвати – старая служанка миссис Говард – только и мечтавшая поскорее покинуть злосчастный дом, то плакала, то без конца жгла ароматические палочки. Но они никак не могли отбить ужасную вонь. Сарадж нервничал и изнывал от жажды, боялся взять в рот и каплю воды в проклятом городе. «Осталось только бренди», – думал Вуд с горькой усмешкой. Что может быть страшнее чувства полного бессилия? Оно отравляло каждую минуту, оно с ума сводило. Фрэнсис не ел, не отходил от Маргарет. Её тело иссохло, кожа посерела, а глаза запали. Маргарет, самый дорогой, самый близкий для него человек, любимая, единственная умирала на его руках, измученная, обезображенная болезнью. А Вуд ничего не мог поделать. Он помнил, как порой она ласково касалась его волос, успокаивала, как ребенка, и шептала пересохшими губами.
– Ты должен жить и стать счастливым. Стать счастливым…
Он не думал тогда, что это возможно. Не думал и после, уже после смерти Маргарет, когда убитая горем старая Парвати, причитая, поведала ему о ребенке, которому не суждено было родиться. Ребенке, о котором Маргарет ничего ему не рассказала, не желая причинять еще большую боль. Сэр Фрэнсис выбежал тогда из дома Говардов, пряча льющиеся по щекам горючие слезы и едва сдерживая вопль. Горячий, смрадный ветер ударил в лицо. Пустынная улица. Покинутые белые дома англичан. И поразительно прекрасное небо на рассвете. Яркое и чистое, готовое к новому дню. Все это, все это было невыносимо! И многим после полковник просыпался порой в холодном поту, ведь в кошмарах ему являлось то страшное утро.
– Сахиб, сахиб! – взмолился Сарадж. – О! Не убивайтесь так! Не гневите богов! Добрая сахиба прожила короткую жизнь, но когда она вновь переродится…
– Замолчи, Сарадж! Замолчи! – взревел сэр Фрэнсис. – Молчи! – он задыхался от боли, он никогда так не страдал и более не будет страдать. В ушах шумело, испуганное, заросшее черной бородой лицо слуги расплывалось перед глазами… Вуд жадно хватал ртом воздух. Нет! Нельзя, нельзя было пережить такую боль! Нельзя! Это немыслимо! – Взгляни! Взгляни на все это! Никаких богов нет! В этом чудовищном мире никаких богов нет! Нет ничего прекрасного! Нет ничего, кроме этого кошмара! Ничего!
Он, конечно, ошибался.
Сердце полковника пропускало удар за ударом. Он падал, падал на землю, глаза заливал дождь. Но все же… сэр Фрэнсис видел и фигуру страшного незнакомца, и белые огни за его спиной. Огни… Такие яркие! В закоулках Сохо. Как странно! На несколько секунд полковник потерял сознание. А когда открыл глаза, то удивился еще больше. Дождь больше не слепил глаза, ведь юный Финн раскрыл над сэром Фрэнсисом плащ. Плащ из столь легкой ткани, что она казалась почти прозрачной. Полковник видел, как позади них мерцали огни и, о ужас, бродили темные тени. Они будто бы… словно бы не могли добраться до Вуда и Финна. Они… они… уходили… убирались прочь.
– Сегодня вы повстречали саму смерть, сэр Фрэнсис, – заявил Финн. – Но она не заберет вас. Не сегодня. Охотники ушли. И не вернутся в этом году. Но придет день, клянусь, придет день, и я не стану прятаться, я приму бой и отомщу. Я, Финн Мак Нейлл, отомщу за отца, за Этайн и за вас. Клянусь!
И вновь перед полковником был не ребенок, о нет, взрослый, переживший немало горестей. У Финна было такое отчаянное, печальное выражение лица, что даже самый чёрствый человек пожалел бы его в ту минуту. А глаза мальчика пылали ненавистью.
Сэр Фрэнсис не знал, что и думать, от боли не мог ничего сказать. Лицо Финна сморщилось, а потом стало прежним. Юным и испуганным.
– Сэр Фрэнсис! Сэр Фрэнсис! Пожалуйста! Они ведь ушли… ушли… Они вас не тронут! – взмолился мальчик. Но полковник не мог его успокоить и не мог подняться.
***
– Доктор! Доктор, что вы скажете? Почему вы молчите? У брата никогда не было проблем с сердцем! Боже мой! Он ведь никогда не жаловался! – голос сестры нервировал полковника даже во сне. Или же это был не сон… совсем не сон. – Доктор!
– Матушка! – взволнованный голос Виктории. – Пожалуйста, тише…
– Твой дядя тяжело болен! – причитала Джорджиана. – Он может не пережить эту ночь! О... Господи! Господи! Немедленно напиши Артуру! Этот негодник просто обязан как можно скорее вернуться в Лондон! Нет, я сама напишу. Я сейчас же сама напишу ему! А ты пригляди за дядей. Он так тебя любит! Он обрадуется, когда очнется и увидит тебя рядом, моя крошка. Только бы он пришел в себя!
Ах, Джорджиана! Ах, Артур…
Голоса сестры и племянницы становились все тише и тише, полковник снова погружался в глубокий сон. Или это были воспоминания? Быть может, в тот миг, на пороге смерти, он видел самые яркие, самые запоминающиеся картины из прошлого?
Пыль, тяжелое облако пыли, скрывавшее приближавшийся поезд на вокзале в Бомбее. Себя самого, прикрывавшего глаза рукой, ругавшегося позади Сараджа. Сам полковник улыбался, улыбался, ведь собирался в путешествие. Пусть его ждут дни в душном купе, тряска и отвратительная еда. Пусть! Это неважно! Он отправится далеко на юг, он увидит то, о чем прежде и мечтать не мог. А больше всего на свете сэр Фрэнсис любил путешествия, любил смотреть, запоминать и узнавать. В этом была жизнь, самая её круговерть, бесконечное движение. То плавное, то быстрое. Жизнь была подобна танцу девадаси. Звенят браслеты на лодыжках и запястьях девушек, вьются змеёй черные косы, а время идет, течет, обещает что-то новое.
Перед мысленным взором полковника проносились и далекие, покрытые снегом вершины Гималаев, и непроходимые индийские джунгли, в которых можно не только найти свою смерть в лапах хищников, но и наткнуться на заброшенные храмы, хрупкие, увядающие осколки древних цивилизаций, в залах которых отныне живут обезьяны, а в башнях – вьют гнезда птицы. Красоты древних городов сикхов – Лахора и Амритсара, о которых полковник не может не вспоминать с теплотой.
Его удобное кресло в саду калькуттского дома, скрытое в тени деревьев. Рядом столик, а на нем блюдо с вкуснейшими кусочками манго. Сам полковник сидит, склонившись над старинными рукописями, написанными на санскрите, изучает, размышляет. И нет ничего прекраснее этого мирного, спокойного момента познания. Быть может, лишь тот, кто слишком часто встречался со смертью, сможет по-настоящему полюбить жизнь? Быть может…
Топот детских ножек по лестнице. Артур спешит к любимому дяде, не хочет, чтобы тот уезжал на охоту без него. Виктория, путаясь в юбке, старается не отстать от брата. Раскраснелась вся, надулась, растрепала волосы. Няня Мэйди, молодая женщина с очаровательным, по мнению сэра Фрэнсиса, шотландским акцентом, в ужасе, боится гнева миссис Уэлдон. Артур бросается на руки к дяде. Глаза горят азартом, черные кудри не поддаются никакому, даже очень усердному причесыванию. Мальчик улыбается во весь свой беззубый рот.
– Дядя, ты же привезешь маленького тигренка? Совсем-совсем махонького! Пушистого! Пожалуйста! – умаляет мальчик и огорчается, когда узнает, что тигрица ни за что по своей воле не расстанется с детенышем. – Тогда обезьянку! Я буду её дрессировать! Она не будет воровать еду со стола, обещаю! А лучше возьми меня с собой! Пожалуйста, возьми! Я тоже хочу путешествовать, тоже хочу находить древние развалины. И… – мальчик глубоко задумался на несколько минут. – ложиться спать, когда вздумается!
Сэр Фрэнсис в подобные мгновения неизменно смеялся. Как же он любил племянника! Как же он мечтал, чтобы его сын или дочь, ребенок, которого должна была родить Маргарет, рос вместе с Артуром и Викторией, купался в его любви. Но этому не бывать. Не бывать!
***
Темная фигура, замершая у его постели. Не Виктория… нет… Спал ли полковник или грезил наяву, он так и не понял. Он видел Артура, склонившегося над ним и решительным движением не позволившего приподняться. Черная одежда, растрепанные черные кудри, тревога, печаль во взгляде, тяжелое золотое кольцо на пальце. С гравировкой. Знакомое кольцо! Знакомое! Полковник мог поклясться, что где-то его уже видел, видел и не раз… но где же…
– И как это понимать, юноша? – рассердился сэр Фрэнсис. – Что ты здесь делаешь? Не верю я в счастливый случай! Ты не мог приехать. Но ты здесь. Неужели я все-таки умер?
– Нет-нет, дядя, это не так! Мы с тобой оба живы. Но ты ещё слаб… не нужно волноваться!
– Ах, негодник! Говоришь. Мне. Не волноваться, – задохнулся от возмущения сэр Вуд и ахнул. Боль в груди была реальной, мучительной. – Потрудись объясниться, юноша! Где тебя черти носят?
– Скоро ты узнаешь все, дядя. Я обещаю. Дай мне только ещё немного времени. Я должен найти ответы…
– Ты мне зубы не заговаривай, мальчишка! Ты заслуживаешь хорошей порки! Кристиан Артур Эндрю! Потрудись объясниться, иначе я…
Полковник так и не озвучил свою угрозу. Он… он уснул, а когда открыл глаза никакого Артура рядом не было. Исчез. Ах! Да он и не появлялся! Это все горячка! Бред! Сэр Фрэнсис заставил себя встать и спуститься к завтраку. Завернувшись в мягкий халат, он медленно-медленно, но упорно отказываясь от помощи слуг, спустился по лестнице. Он печалился, ведь чувствовал себя развалиной. Оказалось, и это было весьма и весьма непривычно, Уэлдоны завтракали не одни. За столом сидел детектив Риддл. Спокойный, улыбающийся холодной, вежливой улыбкой, джентльмен до мозга и костей. Проклятый Риддл! Какие черти его принесли?
И тут полковник одернул сам себя. Он заприметил на пальце детектива то самое золотое кольцо с гравировкой. То самое! Или ошибся? Взглянуть бы поближе… Взглянуть бы на это кольцо! Неужели ошибся? Он видел совершенно отчетливо…
Детектив поймал взгляд полковника, и уголки его губ поднялись в странной, немного пугающей, загадочной улыбке".
А ещё в главе появились новые картиночки!!
Битва при Майванде, последняя битва полковника, (полотно английского художника Ричарда Кейтона Вудвиля
Прекрасный Золотой храм Амритсара
Знаменитый форт Лахора
Прекрасный индийский танец - как суть и отражение жизни полковника Вуда
Благодарю за внимание и до встречи на страницах "Акколады"!
5 комментариев
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
ВойтиОх, позор мне! Едва не пропустила такой замечательный блог!!!
"Дядя, ты же привезешь маленького тигренка? Совсем-совсем махонького!" Вот так родные проморгали будущего дрессировщика. А мог бы составить конкуренцию тогдашним Запашным. ;)
Мария Митропольская, Ага ;))
Моя любимая Индия! Очень красиво
Lenusya Puchkova, О, это верно ;)))
А на что охотятся охотники? Если они только разрушающе влияют на сознание, вызывая психосоматические нарушения, то они просто убийцы. Или это такой способ "вытряхнуть душу", теряющую волю к жизни? Этакая "магия вуду против полковника Вуду".
Полковнику(как, впрочем, и многим людям, которых принято причислять к "сильным") трудно этому противостоять - у него "воля к жизни" сильно связана с травмирующими или даже ужасающими событиями, ему бы побольше заботы и ласки, а не все эти "открытия непонятного"...
Сергей Овчинников, Ха-ха! Это так ;)) Тут же охотники - любопытные товарищи из Страны вечной юности, которые вряд ли подчиняются королеве ;)
Ура! Я прочитаю позже.
Мария Шелкопряд, Здорово! ;))) Спасибо! ;))
ого! как прочитаю, всё выскажу)
Евгений Хаггер, Ураа! :))) Буду ждать!
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена