Иерархий, Архистратиг и Алкануй.

Добрый день! Не ведаю, что сподвигло меня на сей поступок, но решился я, наконец, заняться литературной учебой. Конечно, вовремя начать – половина успеха. Где-то, в неведомых закоулках памяти осталось одно упражнение, которое рекомендуется выполнять начинающим литераторам. Берется любой текст, любого автора, желательно связный и более-менее понятный, разумеется, с сюжетом и переписывается заново, только таким образом, если бы этот текст вышел бы из под пера, скажем так, Эдгара По. Само собой, иностранных авторов мы знаем уже в обработанном виде, в стиле переводчика. А русских писателей еще в школе мы все имели честь читать в подлиннике (кто научился читать, конечно). Я предлагаю Вашему вниманию небольшой опыт стилизации романа Марины Новиковской, а именно - второй части трилогии, к сведению. Первым делом приведу подлинный текст романа, чтобы Вы могли познакомиться со стилем автора, а затем уже последуют мои стилизации. 

Тайное правительство
Роман 2
Иерархия 
Или исповедь посвященной

Часть  1
Отражения

1
Когда я в детстве смотрела в зеркало, мне казалось, - я вижу кого-то, но не себя. Девочку в зеркале я называла – «она». «Она» – это другая я. По ту сторону реальности. 
«Она» появилась вместе с одной странной сказкой. Все дети придумывают собственные сказки. Но моя оказалась непохожей на остальные. Особенной. 
В историях про всевозможных ведьм, волшебников, принцев и принцесс добрый герой побеждает злого. Все заканчивается пиром или свадьбой. Моя сказка не заканчивалась никогда. Заколдованная королева и ее охранник оставались зачарованными. 
Итак, история книги «Иерархия», моя история началась с детской сказки, сочиненной в одну новогоднюю ночь. Мне только что исполнилось пять лет. И мама в первый раз доверила мне наряжать елку. Вернее нижнюю часть елки. До верхней я еще не доставала. А залазить на табурет мама мне не разрешала. 
- Лиза, - сказала мама, - Ты уже большая девочка и я могу подарить тебе эти игрушки.
Она достала из коробки фарфоровые фигурки: оленя и балерину. Маленькие, величиной в детскую ладонь.  
- Береги их, они хрупкие. От падения – разобьются. Потом не склеишь. 
- Красиво, - заворожено ответила я. Так как всегда мечтала о собственном малюсеньком мире, где будут жить крошечные человечки. 
- Это еще не все, - мама потушила в комнате свет, и я увидела, как фигурки светятся в темноте.
- Они волшебные? – спросила я.
- Да, - ответила мама.
В тот новый год я поселила их под елкой. Вместе с другими игрушками: оловянными солдатиками, зверями, вырезанными из картона. Балерина и олень утопали в ватном снегу, и, казалось, сейчас оживут.
- Они заколдованы, - прошептала я. – Давно. И их никто не сможет освободить. Королева и ее верный охранник. 
В том далеком детстве я бесконечно рассказывала сама себе сказку без  завершения. В моих историях балерина (королева) и олень (ее охранник) путешествовали по волшебным мирам, с кем-то сражались…. Но им никак не удавалось победить злого волшебника.
Примерно в то же время мне стал сниться этот город. С узкими улицами, застроенными в основном одноэтажными, реже двухэтажными домами. Лишь иногда встречались  пятиэтажки. Тогда я не знала название города. Просто любила бывать в нем. Бродить по зеленым аллеям, заглядывать в витрины магазинов. Но больше всего меня привлекало одно здание. Просыпаясь, я четко помнила парадный вход в него под белыми колоннами. Каждую ночь меня вновь и вновь манили длинные коридоры, высокие потолки, бесконечные лестницы, часто менявшие направление, а иногда и вовсе неожиданно обрывавшиеся. 
Сколько помню, во снах я всегда перемещалась стремительно. Бежала, а чаще просто летала, стараясь запомнить увиденное. Мир во сне казался мне более ощутимым, чем реальный. И, просыпаясь, я думала о том, что в явь возвращается лишь часть моей души. Другая остается во снах и в теле фарфоровой светящейся балерины. 
Когда мне исполнилось одиннадцать лет, под белыми колоннами известного мне здания, появился некто. Я смутно воспринимала черты его лица. Только улыбка и глаза остались в памяти. У него были удивительные глаза. Редкого сине-фиолетового оттенка. И черные  аккуратно причесанные волосы. 
- Зачем ты сюда приходишь? - спросил незнакомец. 
В детстве я плохо различала возраст людей. Мир в моем видении делился на детей и взрослых. Я не могла сказать, сколько незнакомцу лет. Двадцать пять, тридцать, сорок. У меня было странное восприятие реальности. Словно кем-то размытое. 
- Мне здесь нравиться, - ответила я. 
- А знаешь ли ты, что нельзя вечно стоять перед дверями? В них нужно рано или поздно входить.
- Я готова войти сюда, - сказала я и посмотрела на стеклянные двери здания под колоннами. 
- Прежде чем ты войдешь, я хочу у тебя спросить. Какую ты хочешь прожить жизнь: обычную человеческую или жизнь посвященной. Но отвечая – подумай. Выбор делают лишь однажды. У тебя не будет обратного пути. Выбрав путь посвященной, ты многое сможешь. Ты будешь обладать способностями, о которых большинство людей может только метать. Ты станешь магом. Но ты навсегда останешься одинокой. 
- А вы кто? – спросила я. – Вы маг? 
- Я Привратник. Можно сказать, что я маг. Но это будет не совсем верно.
                                                                                       



Гоголь Н.В. 
                      Иерархий, Архистратиг и Алкануй.

И я, любезный мой читатель будучи в детстве, нередко наблюдала себя в зеркало, и мне блажилось:
- Та ну, панночка, це хто? – Та я?! Ось, бачу… Хто-то, но не я!
Дивчина невесть откуда открывалась в зеркальной глади и помогала еще более действовать моему воображению. Совершенная не я, но являлась она мне. Название её пришло откуда то из подступившей робости, и я называла её «она». Даже добрая кружка горелки не вспомогала мне. Другая дивчина, оттуда, из неизвестной темноты. 
Ой, и какие странные сказки чудились мне тогда! Соседские крепостные дети от недомыслия своего тоже понапридумывали себе невесть чого… Но темная панночка, моя странная дивчина, птаха моя ясная, воистину не такая, как хуторская Галя. Ох, Галя! Птица, а не Галя, высока, стройна, как старинный, какой-то особенный иконостас, право слово! 
Но не о том речь моя. 
Скажу тебе историю… 
- Да знаю! - скажет мой любезный читатель, - Выведешь передо мной вереницу всевозможных ведьм, добрый десяток волшебников, принцев всех мастей и принцесс в изобилии. И добрый герой обязательно победит злого, и будет его стегать нагайкою, как Вакула своего чёрта. И завершается всё  пирком или свадебкой. А нет, туга думка твоя, читатель, моя-то сказка никогда не кончается. Как не увижу дна моей кружки с горелкою. Заколдованная королева и ее сотник оставались зачарованными... Или зачарованная королева со своим сотником оставалась заколдованными? Уволь, друже, не помню я уже, так давно это было.
А детская книга моя началась с недетского её названия. Я и прочитать его даже по складам не могла, помню только начало «Ие..» и чарующее такое окончание было. Вроде через смутную пелену лет  видится мне «…хия». Да, это я точно помню, не должно же быть в моей памяти совершенно гладкого места! 
Святочная ночь, пять лет мне, помню. Как доверили мне наряжать только исподнюю часть елки.
- Лиза, а Лиза! - сказала мне мама, - Дивлюсь я на тебе, то ты чи ни? Яка ты велика и гарна дивчина! Зараз бери малэньку куклу и он ту скотину, берить, они не треба до елки.
Из коробки на свет божий явились игрушки из неметчины – тощая матрешка и рогатый осел. Да такие крохотные,  глиняные, звонкие, с мою ладошку, вот те истинный крест!
- Да не срони их, дурында! Они велики гроши стоят. В черепки разобьешь, и не склеишь! 
- Красиво… - заворожено ответила я. 
Думы мои и сейчас невелики, а детство мое в бытность и вовсе небогатое. Да, мечталось мне о крошечных человечках в моем собственном дворе. 
- Ось бач, Лизка, - мама дунула на лучину, и матрешка с ослом засветились! Мертвенным, тусклым светом. Как светлячки в саду, нет! Как гнилушки на болоте, как глаза кота в поглощенной ночным мраком избе.
- Они волшебные? – спросила я.
- Да, - ответила мама.



                                                                                     Писахов С.Г.
Как Иерархию всем миром творили

Нашлось немецким цацкам житьишко под елкой. Житье их было само последно, невеселое, - солдаты звери зверями, худющие, как из картона вырезаны. Балерина тоща да олень рогатый то и дело в снегу утопали, по самое развилку в снегу, и когда оживут – неведомо.
- Колдовство для них уготовано, - тихо так шептала я. – Давно уже. И никто их освободить не тужится. Королева и ее кум. 
И в далеком детстве моем в бесконечном повествовании себе сказку сию без завершения надобно оставить. Надоба такая в этом велика есть в моих историях. Балерина матеруща, королева, то есть, и её стрелец (олень оленем, надо сказать) изрядно понамаялись по волшебным краям, с кем-то сражаясь между делом. И никак им злого волшебника сразить не удавалось, ну никак!
Да и ладно. 
А тут сон мне снится, будто в городе я. Улицы там узкие, дома все золотой соломою знатно крытые, иногда даже кое-где дом на доме стоит. А тут, усохни моя душенька, дом! Не дом, а орясина, не поверишь – пять домов один на одном! И не ведаю, где этот город и как звать его - не знаю, но страсть люблю там бывать.
Аллеи там зеленые, магазины все с витринами. Гляди, сколько хочешь. Особо прихотливо здание, казначейство, не иначе.
Только глаза разлеплю, а перед глазами – вход парадный, колонны все белые!  И кажну ночь, как на службу, - коридоры  длиннюшыя, потолки высоченныя, лестницы  бесконечныя, и кривыя, как хвост поросячий, а когда их и вовсе нет их. 
Пока при памяти моей бываю, во снах сиих я всегда перемещалась стремительно. 



                                                                             Стивен Кинг

                                                Иерархеющий.

Бежала, а чаще просто летала, обычно в темноте, стараясь запомнить увиденное, цепенея от ужаса. Мир во сне казался мне более ощутимым, чем реальный, каким-то безумно острым, как опасная бритва в руках душевнобольного президента. 
И, просыпаясь в холодном поту, я со страхом думала о том, что в явь возвращается лишь часть моей души. Другая часть обращается в Нечто и воплощается и в чудовищных снах, и в мертвом теле фарфоровой светящейся балерины. 
Мне посчастливилось, я осталась жива и мне всё же исполнилось одиннадцать лет. 
А там, в моем кошмаре, под белыми, как лицо утопленника, колоннами, известного мне здания, появился некто. Я, как в наркотическом бреду, очень смутно воспринимала черты его лица. Только улыбка и глаза остались в памяти. Только улыбка и глаза на маске смерти, на его костяном черепе. И тем не менее - у него были удивительные глаза. Редкого сине-фиолетового оттенка. И черные, жесткие, как проволока,  аккуратно причесанные волосы. Везде, по всему телу. И розовая полоска шрама пересекала его адамово яблоко.
- Зачем ты сюда приходишь? - спросил незнакомец. 
В детстве я плохо различала возраст людей. Я плохо говорила, плохо слышала. Мир в моем видении делился только на детей и взрослых. Больше ничего я не воспринимала. Я не могла сказать, сколько незнакомцу лет. Я вообще ничего не могла сказать, потому что с рождения была глухонемой. Двадцать пять, тридцать, сорок – сосчитала я известные мне цифры, а дальше и больше я считать не умела. У меня было странное восприятие реальности. Словно кем-то размытое, раздавленное и растертое. Надо бросать ЛСД, переходить на более простые средства.
- Мне здесь нравиться, - ответила я знаками, еле шевеля скованными костно-суставным туберкулезом, пальцами. 
- Убери мягкий знак в слове «нравиться», это неопределенная форма глагола, – сказал он, стирая острым, как стилет, пальцем, ненужный знак в моих огненных письменах, исчезающих в смрадном воздухе. - А знаешь ли ты, что нельзя вечно стоять перед дверями? В них нужно рано или поздно входить.
Услышав такие речи, я поняла, что и у меня есть шансы, ведь он тоже не умеет и двух слов связать. 
- Поздно входить я не хочу. Мне нужно входить рано. Я готова войти сюда, - сказала я и посмотрела на стеклянные глаза… Нет, двери, точно - двери здания под колоннами. 
- Прежде чем ты войдешь, я хочу у тебя спросить – ты хочешь жить? Хочешь… Жаль. Ладно, проехали. А какую ты хочешь прожить жизнь - обычную человеческую или … Ну да, я и так живу как скотина. Или жизнь священной коровы? Но отвечая – подумай. Не подумав – не отвечай. Выбор делают лишь однажды. Дважды – хрен. У тебя не будет обратного пути. То есть – обратно ты уже не вернешься. Что за тупая девица, она вообще меня слышит?.. Повторяю еще раз - выбрав путь посвященной, ты многое сможешь. Чего раньше не могла. Сможешь, понимаешь? Вот не могла раньше, а сейчас – раз, и готово. Извини, но я не могу говорить нормальным языком, приходится нести этот бред. Ты будешь обладать способностями, о которых большинство людей может только метать. Так по тексту, проверь. Метать икру, конечно. Ты станешь магом. 
- Но я же девушка! Как же я могу стать магом?!
- Это один хрен. Но ты навсегда останешься одинокой. 
- А вы кто? – спросила я. – Вы маг? 
- Я Привратник. Только тихо, это такой анатомический термин. Достаточно интимный, чтобы не орать его во весь голос. Можно сказать, что я маньяк. Но это будет не совсем верно.