fighting hole
Ветер мел поземку. Нежданно-негаданно стало сухо и холодно. Хотя этому все радовались.
Сырость уже достала. Сырость проникала повсюду. Лезла за шиворот, внутрь одежды, в обувь. Хлюпала жижей в ходах сообщения и осаживалась мелкими-мелкими капельками на металле. Оружие приходилось сушить и смазывать по два раза на дню. Про помыться не было и речи. Но тут, неожиданно, стало сухо.
Чтобы нагреть воды для помывки четырех молодых организмов хватит двух не самых толстых бревен. Вопрос только в том – где их взять? Ответ, как и всегда, был один. Пойти и разобрать забор там, куда еще не добрались соседи. А таких оставалось все меньше. Но Гусь, совершенно уверенный в победе и чесавшийся больше остальных, решительно потопал к деревне.
Искомое нашлось не сразу. Пришлось поспорить с кем-то из местных, крывшим отборным русским матом безо всякого акцента. Сошлись на трех банках тушенки. Но потом. Сколько «потом» они уже торчали – думать не хотелось.
Когда очередь дошла до места, где можно было бы просто намылиться, ополоснуться и не околеть на завтра от крупозного воспаления легких, единогласно выбрали погреб. Орудийный. Для гранатных ящиков. Тем более, что вырыли его больше требуемого и места там хватало. Оставив Палыча рыть узкую глубокую яму для воды, Гусь и Художник отправились за досками для настила. К стоящим рядом армейцам. А Рибок пошел за посудой. К старшине.
Мыться хотелось нестерпимо. Последний раз в бане каждый побывал чуть ли не полмесяца назад. Два переезда сделали свое черное дело, превратив кожу из загорелой в тёмно-серую. От нагара соляры, тлевшей в коптилках землянки. От сажи из печи. От земли, в которой вырубили нары той самой землянки. От грязи, чавкающей в окопах и ходах последнюю неделю. От сожженного пару дней назад пороха. Гранат тогда они не пожалели, было с чего. Патронов сожгли тоже немало. В общем, стоило мыться. Тем более, что к пехоте привезли пополнение.
А пополнение, как не крути, во время дороги успело обрасти. Вшами. И спасало только одно – взвод с пополнением стоял за километр. Но профилактика есть профилактика.
Доски притащили точно к моменту возвращения злющего Рибока. Тот, повесив спереди и сзади по термосу для еды, умудрился притащить еще и два ведра. Полных. Что ему стоило изображать из себя верблюда становилось ясно по темному от пота бушлату.
- И кто ж тебя просил так убиваться? – Гусь философски закурил и покосился на доски. – Их бы ошкурить слегонца, а то занозы.
- Дрова пили, - бросил Рибок, и повернулся к Художнику. – Пошли за наждаком.
Гусь остался пилить и колоть. С гор набегала хмарь, грозя моросью, сыростью и туманом. Солнце лениво ползло к темным тучам. Или наоборот… да какая разница? Рибок злился и плевался. Как самый настоящий верблюд.
Старшина, подумав, нашел у себя кусок самой мелкой наждачки. Поглядел на злющего Рибока, подумал и выдал им бутылку паленой осетинской водки. И отправил к танкистам. Те стояли у соседнего взвода.
Водку они не отдали, а с танкистами поделились сигаретами, стыренными Художником у старшины, пока тот искал Рибоку водку. Вместо наждачки танкисты обнаружили в «семьдесятом втором» рубанок. Удивились сами и подарили початый флакон шампуня. Хмарь опускалась ниже, а от солнца осталась ровно половина.
Гусь, взяв рубанок, довольно кивнул. Палыч, вылезая из землянки, покрутил его в руках, сплюнул, обозвал обоих путешественников рукожопами и посоветовал побриться этим самым рубанком. Проведя им по доске Рибок завернул совершенно непотребную руладу и передал рубанок Художнику. Тот только пожал плечами и передал назад Гусю. Рубанок оказался тупым, как станок «Джилетт» после пользования его целым батальоном. Солнце спряталось, хмарь осела туманом у самой «зеленки», армейцы начали постреливать.
Доски положили как есть и накрыли как смогли. Палыч достал из своего бездонного рюкзака старые резиновые сапоги, повздыхал и быстро, как и все прочее, отрезал голенища. Получившиеся коврики он прибил с шести ударов. И пошел за первой порцией воды.
С неба полетела крупа, мокрая и тающая. В окопах снова захлюпало. Заметно темнело. Туман за бруствером шевелился живым злым комком и изредка пугал непонятным шумом. «Бэха-двойка» армейцев, стоявшая с самого края их позиций, периодически потрескивала, вгоняя внутрь серой мглы полосы трассирующих снарядов.
Художник пошел мыться предпоследним. Спустился с НП, передав почти разряженный НСПУ Рибоку и, загребая грязь, отправился к погребу.
Палыч натянул две палатки, прижав их ящиками, и одну приспособил пологом, хоть насколько-то закрыв помывку от ветра. А тот выл уже час, не переставая.
- Растирайся сразу, - Гусь, передавая единственную на всех мочалку, вытертую, с двумя дырками, торопливо застегивал «разгрузку». – Давай быстрее, Палыч еще не мылся. А я тоже на пост. Чет мне как-то страшновато.
- Угу, - буркнул Художник, повесил АК за спину, засунул мочалку за пояс, подхватил оба ведра и пошел. Шлепнулся он перед самым погребом. Но вперед, успев выставить колено и широко разведя руки. Ошпарило кипятком чуть-чуть. Его и плескалось-то в ведре где-то на треть.
Света под натянутым брезентом хватало ровно для того, чтобы встать и не упасть. Художник торопливо стащил одежду, поеживаясь от холода, замешал воды в одном ведре и взялся мылиться.
Когда он посмотрел на свою собственную ногу, то даже оторопел. Сажа, копоть, грязь… просто текли по коже. Темно-серыми ручейками. Он свёл ноги, чуть отмытую и грязную, вместе и присвистнул. Надо же, он превратился прямо-таки в испуганного и побледневшего негра, не иначе. Как совсем недавно. Почти год назад. Хотя и по совершенно другому поводу.
Над головой звонко свистнуло, еще и еще. Молодой Художник, шлепнулся мордой вперед, грызанув сухой выжженной земли. Пули, задорно чирикая, впивались в бруствер, кололись летящими комочками суглинка.
- Твою мать, Клен, прикройте меня! – орал где-то позади лейтенант. – Клен, Клен, б..дь!
Клен отвечать не торопился. А, кто знает, могли и глушить. Художник, отжавшись от земли, покрутил головой по сторонам. Воняло порохом и свежей кровью. Слева кто-то выл на одной высокой ноте. Грохотал пулемет Шомпола. Весело сверкая разлетались трассеры. Лейтенант все звал Клена. Клен не отзывался.
Гулко бухнул его, Художника, гранатомет. До позиции ребята все-таки добрались. Ему тоже стоило поторопиться. И Художник, пригибаясь, побежал по ходу. Над головой продолжало свистеть и чирикать, закидывая за воротник острое и колкое.
Вой, все также вибрируя, стал ближе. Художник выскочил в небольшой завиток, раздваивающий траншею. Вой стал полным, обхватил со всех сторон, заставляя выбросить из себя весь недавний ужин. Он ухватился за дерн, колкий и высохший от жары, удержался на трясущихся ногах.
Выл капитан. Выл, глядя в небо белыми глазами. Капитан лежал на спине и держался за штанину. У колена. Чуть выше него. А ниже, поблескивая в остатках солнца чистой белизной с одним единственным алым разводом, торчала кость. От нее, вися на красных, желтых и еще каких-то ниточках, вниз уходили лохмотья. Капитан выл.
Земля сыпанула гуще, в траншею, дико блестя глазами, скатился Младшой. В руках Младшой почему-то держал растяжку от палатки. Художник, косясь на него, начал все-таки вставать.
- Прижми его! – быстро и тихо-тихо, подмигивая, зашептал Младшой, - Ну, прижимай!
Художник прижал. Навалился на капитана, почти сел сверху, закрывая Младшого. Капитан забубнил, сбившись со своей одной ноты, заплевался и начал махать руками.
- Держи, - Младшой резко развернул покалеченную ногу, воткнув шприц. Капитан побледнел и начал проваливаться куда-то вглубь себя. Художник навалился сильнее, чуть оглядываясь.
Младшой, сопя, дергал оставшийся кусок каната. Как он продел лохмотья внутрь… мысль мелькнула и пропала. Медик с силой рванул канат вверх, прижимая деревяшку самой растяжки выше колена. Кровь брызнула, еще… и сразу стала течь медленнее. Младшой, сопя еще громче, торопливо бинтовал.
Помыться он всё-таки успел. Грохотать начало позже. Как раз, когда под натянутые палатки решил отправиться Палыч.
Палыч Гусь Кондраш автор
7 комментариев
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
ВойтиХороший рассказ. Один из первых прочитанных мной у автора Манасыпова. Сложно комментировать реальную жизнь. Кроме банальностей, что "как мало человеку надо для счастья" и что "беда всегда рядом со счастьем" ничего не приходит.
Присоединяюсь ко всем. Очень хорошо написано. Про жизнь сейчас интереснее читать, чем про фэнтази. Мой совет, когда динамичная сцена предложения бы по короче, без оборотов. А то динамика слетает. А в описание мирной жизни можно размеренность показать. Но это на мой взгляд. А так прям видно всю картинку. Это уже не фотография, а кадр из фильма.
Как же реалистично, жизненно и грустно.
Браво.)
Можно, например, как "Банный день" или еще как иначе, отправить этот текст без купюр сюда: http://nk.ast.ru/dembel/
Истории из жизни на войне, они покруче фэнтези будут. Так держать!
Поехали?
Круто) Это отрывок из какого романа?
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена