long sun, steel sausage and tatoo
Солнце шарашит по глазам, жестко и беспощадно. Раскаленному колобку накласть три кучи на тебя, на них и на всех остальных вокруг. Жара, лето… Мы, внизу, копошимся, роем, таскаем на себе, хохочем. Маленькие муравьи, ползущие по паутине траншей, окруженной валом.
Стоп! Все совсем не так. Не сейчас и не здесь. Да, солнце, да, жарит и старается ударить по глазам. Только на глазах есть очки, а в баре работает прохладно и есть где спрятаться. Да вообще хорошо, что такая теплынь. Девушки вокруг исключительно полураздеты.
А некоторые, как по мне, так и вовсе. Сложно назвать одеждой шорты, откуда так красиво торчат загорелые аккуратные полжопья. Ну... у кого и не особо аккуратные, скорее даже наоборот. Накласть. Сейчас одинаково прекрасны и те, и другие.
- Солнышко в руках и…!!! – чего-то там еще дальше, а вот что именно, не знаю. Песенка не новая, прошлогодняя? Наверное, так. Туда, где жарило сталью, не солнцем, она попала только ближе к весне. Так весело слушать про солнышко в руках зимой…м-да. Чего она играет? Хрен ее знает, если честно. Мне она точно не мешает, даже наоборот. Внутри последнюю пару дней только добро и единение с миром, любовь ко всему окружающему и людям на улицах. Вчера в процессе любви посетителей ночного клуба мы кому-то и что-то поломали. Дерьмо случается.
По путям, громыхая и звеня, катится колбаса трамвая, желто-красно-бурая. Здесь они смешные, кажутся вырубленными неумелыми плотниками, с громадными железными прямоугольниками дверей. Даже открываются не по-человечески, откатываясь вбок на роликах. А все равно... хочется улыбаться и даже помахать девушке, управляющей таким вот гробом на колесиках. И наплевать на каких-то симпатичных девчонок, только что секси-секси трясущих всем, чем можно, и вдруг смотрящих, как на дебила.
- Че встал там, пошли бухать! – Гусак недовольно орет, высунувшись в открытое окно бара. – Пошли!
Иду, братуха, уже иду. Затушив сигарету, подмигнув поверх очков очередным прелестницам в кусочках ткани, вверх по ступенькам. Зайду внутрь и возьму уже полную кружку. Запотевшую, толстобокую, стеклянную обычную кружку.
А в ней пиво, свежее, холодное, с пеной и пузырьками… вкусное, зараза.
И девушка у Ваньки тоже зараза, потому как красивая, и подруга ее просто чудо как хороша. А в голове ой и звенит, ведь уже пятая ли, шестая или седьмая, хрен ее знает. Только радость прет наружу, и держать ее нет никакой мочи. И не только мне одному.
- За нас! Мы вернулись!
Мы вернулись. Мы живые. Сидим и пьем самое вкусное пиво на свете, стоимостью в пять рублей за поллитра. А за столом сидят вперемежку две подруги, выросшие в одном районе и две проститутки. И мне совершенно насрать что одни обычные студентки, а две другие в общаге врут про работу в каком-то там массажном салоне. Вряд ли в их общаге глупые люди. Мне совершенно по фигу. Ведь они обычные, теплые и мягкие женщины, сидящие рядом со мной, а за окном солнце продолжает бить в глаза. А у одной тату, от ведь, такого раньше не видел, чтобы девчонка и так открыто с тату. Прямо над... прямо над чуть большеватой задницей, прям нажопник, какие сам колол десятками. Только обычно поверх бицепсов-трицепсов. Колол…
... - А че так больно? – Немец корчит рожу, косясь на жужжащую хренотень в моих руках. – Когда звезду пробивали ни хера не так было.
Что ответить? Можно рассказать про разные болевые пороги не только у разных людей, а даже у двух плечей одного и того же человека. Или что звезду «пробивали» вместе с котелком самопальной водки. Немец все такой же недовольный, продолжает кривить рожу и коситься.
Солнце злое, протыкающее кожу острыми горячими лучами. Она, кожа, сползала с меня раз пять, наверное. На щеках, лбу и носу одна сплошная краснота, плечи давно стали багровыми, но уже хотя бы не болят. Потеешь, как конь, постоянно, что в одежде, что без нее.
Без одежды часто не походишь, никак не выйдет. Мошкара летает тучами постоянно, хотя днем еще не так страшно. От ее укусов иногда распухает целый кусок тебя самого, и порой становится очень больно. Потому постоянно стараешься таскать хотя бы майку.
Бронежилет изнутри грязный, с мылом каждый день вымыться не получится. Вода питьевая, порой отмеряемая в строгом порядке. В канале за бруствером не вода, грязь, черная и жирная. Если одеть броник прямо на голое тело, то станешь перепуганным насмерть негром. Потому как кожа посереет, ведь жилет жутко грязный.
Немец тянет ноги из-под навесом с плащ-палатки. Тени не хватает, но деваться некуда. Наблюдательный пост командира занят самим командиром. Комбат здесь строгий, но сам по себе мужик хороший. Дерет всех подряд как хочет, но порядок во всем. Никаких тебе спаянных от варки макарон или засранных сортиров. Но главное не это.
- Давай уже дальше, а? – Немец протягивает пачку «Примадонны». Днем дымить можно сколько угодно, в любом месте. Некоторые особо храбрые герои даже вылезают на бруствер. Некоторых особо храбрых героев уже отвезли домой.
А давай дальше, Немец, чего там. Почему бы и нет, если разбираться? На правом плече у него краснеет звезда и кулак с автоматом. Стержень искали по всей заставе, красные и зеленые гелевые ручки неожиданно стали дефицитом.
За полупустой старлей Надточий запросил найти его проеб… потерянный нессесер. Кожаный чехол с помазками, станками, зеркальцом и лезвием вернули прямо в его кубрик. На кровать положили, предварительно туго натянув синее одеяло с черными полосами. У Немца тяжелые кулаки, отвратный характер, куча эгоизма и год спецназа за плечами. С ним спорить никому не хочется.
Сейчас на левом плече расового русского немца из Тюмени проявляется оскалившийся волчара. Немец счастлив и несет всякую хрень. Рядом сидит сержант Вовка со Ставрополя и активно ему помогает.
Девки, девушки, женщины и даже дочка старшей полковой поварихи, которая к нашему возвращению закончит девятый класс. С ней переспал каждый третий в полку, и каждый второй получил в зубы от начальника столовой, только услышавшего эту пургу. После беседы с ним неожиданно она пропадает из списков каждого третьего.
Мне про женщин говорить даже не хочется. Ни смысла, ни пользы. Анекдоты про бром остались где-то на гражданке, у нас они не в ходу. Хотя вернуться в полк хочется не только из-за того, что вокруг части много общаг. Хочется отдохнуть, я очень устал. А Вовка продолжает нести какую-то очередную пургу, ни о чем и ни о ком.
Немец неожиданно задремал, да и аккумулятор уже сел. А новый у меня появиться когда командир уйдет с наблюдательного пункта к себе. Вовка открывает тушняк, достает две ложки и продолжает целенаправленно молоть ерунду. Сейчас он почему решил, что мне стоит после войны переехать в Ставрополь.
Солнце бьет пудовым алым кулаком через ткань кепки, мошкара гудит, земля сыпется на плечи, а Вован никак не успокоится. В голове совершенно никаких мыслей на счет «как отвязаться», и единственное, что додумался ляпнуть, оказалась такая же глупость, как и у него:
- Вован, а у вас в Ставрополе трамваи есть?
Для ознакомления с остальным - кликать тут:
Women and War
Femme fatale of market-street
Больше здесь: Осенний Блюз: about life, love, women, cats and more.
2 комментария
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
ВойтиСтранное ощущение, когда только чувствую текст и визуально представляю. И все. Дело даже не в том, что никаких других чувств, а в том, что для меня они будут лишними, появись хоть намек на сопереживание, сочувствие или еще какое-нибудь другое чувство, я потеряю что-то очень важное что присутствует в тексте.
Hasmik Pogosyan, а пожалуйста
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена