Критика женской литературы в России
Почти два века подряд русская критика имела претензию выступать в оценке явлений литературного процесса с позиции эксперта и судии. Суждение критика преподносилось не как субъективное мнение, персональная (или групповая) рефлексия, а как, по выражению И. Кондакова, "результат надрефлексивной деятельности (то есть абсолютной, объективной, не подлежащей критической переоценке и полемике)". Несмотря на все перестроечные и постперестоечные катаклизмы и трансформации, современная критика толстых журналов, отчасти сохраняет такую позицию, и критик нередко выступает не от своего лица или от лица группы, а представительствует от некоего абстрактно-нормативного "общественного мнения". С другой стороны, литературная критика довольно активно обживает интернет-пространство. В текстах, вывешенных на различного рода сайтах, вышеобозначенные традиции русской критики выступать с позиции всезнающего авторитета соединяются с новыми постмодернистскими тенденциями к сугубой персональности и безответственности суждения.
И все-таки, несмотря на происходящие изменения, несмотря на явственное сужение поля влияния литкритики, она остается весьма заметным и деятельным агентом культурного процесса. Поэтому мне кажется весьма интересным посмотреть, как в литературно- критических материалах, опубликованных на страницах разного рода толстых журналов за последние десять лет обсуждается (прямо или косвенно) гендерная проблематика [статья написана в начале 2000-х гг. – прим. адм.]: проблемы женщины-писательницы, женского /мужского в литературе, женского письма, женственности/мужественности, феминизма и т.п., и насколько все вышеназванное связано с идеей "национального" и специфически русского.
Прежде всего критика фиксирует факт, что женской литературы стало много. Говорят о женской экспансии, женском десанте, женском взрыве, бабьем бунте в литературе. Реакция на это чаще всего недоуменная – «А чего это они так расписались?» Однако, с другой стороны, можно видеть попытки понять, что такое женская литература и почему она так интенсивно развивается. Обсуждение подобных вопросов особенно активизировалось в связи с присуждением премии «Букер-Smirnoff–2001», где номинировались два женских романа «Кысь» Т. Толстой и «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой и последний получил Букер.
Репрезентативной в этом смысле можно назвать статью безымянного рецензента сайта riolain. Narod. Ru Выписываю только ключевые слова и выражения: «как бы романы», «две стилизации», «классический вариант женской прозы – книга очень сентиментальная, очень интеллигентная», «чистейшей прелести чистейший образец», «премилая», «второстепенная русская проза», «напрочь лишена юмора, иронии», «посколько проза женская, текст набит феминистской проблематикой (герой – гинеколог)», «слезоточиво-прямолинейные сцены, монотонность, кропотливое сериальное распутывание житейского клубка», «римейк», «однозначность»... (Заметим в скобках умилительную подробность: критик высокомерно распекает Людмилу Улицкую за фактические ошибки, например, отмечает, что Кукуй-слобода была основана не при Петре Первом, а при Алексее Михайловиче, – но зато последовательно называет ее Татьяной Улицкой!
Но если бы рецепция и оценка женской прозы сводилась к вышеизложенной, то эту статью можно было бы сократить до одной фразы: ”нет ничего нового под луной". Однако ситуация не столь однозначна. Факт женской литературной экспансии, женского первенства в нынешней русской литературе, который подчеркивается практически во всех статьях о ”Букере-2001” и вообще о современной литературной ситуации, интепретируется по-разному, и именно здесь мы сталкиваемся с интересным моментом взаимодействия гендерного и национального дискурсов. Никита Елисеев в статье ”Хозяйка литературы и Лев Толстой” вспоминает в связи с вышеобозначенной, тревожной, с его точки зрения, ситуацией В. Набокова: “Злой Набоков предупреждал редактора ”Современных записок” Марка Вишняка: ”Берегитесь! У вас печатается слишком много женщин – верный признак провинциализации литературы."
По мнению Елисеева, "современная русская литература просто обречена на провинциальность и на деловитое в ней хозяйничанье женщины. Провинция – пространство, где литература может отдохнуть. Великая русская литература устала. Ее мышцы расслабились. <...> Милые дамы, я ведь не против, вы – хозяйки дома уставшей русской литературы. Выражайтесь как угодно и сколько угодно премируйтесь, но только Льва Толстого не трогайте. Пожалуйста."
Мне уже приходилось писать о связи и даже отождествлении категорий женского и провинциального. Актуализация понятия провинциального, как заметил А. Белоусов, связана с имперским мышлением: напряженная дихотомия между абсолютным центром (столицей) и окраиной (провинцией) характерна прежде всего для центростремительных, имперских культур. В приведенных выше цитатах можно ясно видеть, что «торжество» женского («провинциального») в литературе маркируется как знак гибели Великой Литературы, Великого (имперского) канона.
В статье Михаила Золотоносова "Победа женского и закат мужского" также развивается подобная тема: "Литературный год завершается как женский <....> и это самый печальный и тревожный симптом. Я не противник женской литературы как таковой, но считаю, что инновационным является мужское начало, а женское - консервирующим, повторяющим». <...> «... это и есть суть женского творчества: повторение, натаскивание отовсюду и консервация" <...> «Упадок "мужской литературы" означает упадок литературы вообще. <...> Мужское инновационное начало затухает."
На смену ему приходит "женский литературный автоматизм, не нуждающийся в чем-то новом", конкуренцию которому не могут составить, по мысли Золотоносова, формы суррогатной мужественности – суррогатный мачизм который репрезентируется матом, или дурашливая и бесталанная подростковость. Еще один пример, уже не связанный с премией «Букер-2001». Леонид Костюков в статье «Я вам пишу – чего же боле...» представляет книгу Виктории Фоминой «Письмо полковнику" как свидетельство появления "подлинно женской прозы, главные свойства которой – сглаженность, антиэкстремальность, сосредоточенность на частном опыте авторши. В ней "политика, экономика, культура, воспитание детей, строительство дома, возделывание огорода, Бердяев, Киркегор и т.д. как бы вообще не существуют или существуют лишь как повод знакомства мальчика с девочкой. «Очевидно одно, – делает вывод автор, – не эмблематично, а в сущности утратив мужскую природу, проза в преломлении Виктории Фоминой утратила и культурные корни. Получилось, что все гражданские, философские и нравственные чаяния и метания русской литературы имели пол и этот пол был мужским. Глубиный смысл прозы Фоминой так же легко найдет отзвук в любой культуре (румынской, конголезской, тибетской), как ее героиня пересекает границы в новой Европе."
В этих критических отзывах ясно выражена мысль о том, что появление женской прозы как культурного феномена – это симптом, знак кризиса и распада. Речь идет о кризисе культурной и национальной идентичности – о гибели богов: умирает (или убивается женской рукой?) настоящая русская литература – литература больших философских идей, великих метаповествований, абсолютного центра и абсолютной истинности (симптоматично то, какие культуры называет Костюков, говоря о «общепонятности» женской прозы: «румынская, конголезская, тибетская». Конечно, здесь чувствуется имперское презрение к их «малости», маргинальности, та же идея «провинциальности»). Все происходящее воспринимается как конец света, и вина за гибель национального культурного мира проецируется на женщину. Связь между массовым выходом женщин на литературную авансцену и кризисом культурной, социальной и национальной идентичности прямо обозначена и в воспроизведенном на интернетовском сайте С. Прокопчик "Заборище" спонтанном разговоре писателей-фантастов, которые рассуждают на тему "Женская проза и бабская проза – две разные вещи". Автор популярных романов в жанре «фэнтази» Дмитрий Володихин замечает: "Женская фантастика действительно появилась в начале девяностых, потому что разрушены были все основные ориентиры, по которым сам себя идентифицировал живший в Союзе человек. Он не понимал – чего он гражданин, во что верит и в конце концов начал разбираться с основами – к чему он уж точно принадлежит? Ну хорошо – "я –мужчина", "я – женщина". И он начал формулировать для себя – что такое "я – мужчина", "я – женщина". И женщины первыми развернулись, Дело в том, что женщины более устойчивы к потрясениям."
Однако именно эта кажущаяся маргинальность и позволила женской прозе относительно благополучно пережить коллапс, постигший всю отечественную литературу после крушения Советского Союза. Мужская проза умерла, чтобы после ряда неудачных реинкарнаций с большим трудом возродиться уже совершенно в ином - по сравнению с советским временем сильно редуцированном - виде. Женская же проза, посвященная извечным гендерным вопросам, продолжала жить и развиваться по своим природным законам. Именно этим долгим и по сути бескризисным ее развитием можно объяснить тот факт, что авторы- женщины в последние годы выходят на передний план, во многих случаях затмевая мужчин.
Еще более определенно о том же пишет Виктор Ерофеев в предисловии к составленному им сборнику «Время рожать», приходя при этом к иным выводам и оценкам. Ерофеев тоже констатирует, что "в русской литературе открывается бабий век" и интепретирует это, как радикальное, но, с его точки зрения, позитивное изменение русской литературной ситуации и русской культурной ментальности. Он описывает не столько собственно литературные трансформации, сколько «динамику России», которую «лучше всего наблюдать по художественным текстам». Он размышляет о том, куда и зачем высаживается «женский десант» (такова сквозная – интересно, что милитарная – метафора ерофеевского предисловия). Речь идет не только о новом этапе развития, а о смене парадигм: для статьи характерны обощающие формулы типа «столь любимое русской литературой», «общенациональная антропология», «главный двигатель среднерусской словесности», «в русской литературе прервалась героическая пора» и т. п.
Как описываются старая и новая парадигмы?
"Прежняя, двухсотлетней выдержки русская культурная ментальность – это «молодецкая и прочая удаль как философия существования», «нетерпение», насилие, стоящее за бешенством страсти («насилие эротического действия»), отсталость общенациональной антропологии («застывшей и поныне на уровне западного просвещения»), это превалирование «больших идей», агрессивного мужского героизма, «мичуринской идеи» усовершенствования человека. Все эти качества имплицитно (см. эпитеты типа «молодецкий») связываются с «мужественностью». Впрочем эта связь маркирована и вполне открыто и недвусмысленно: «мужчины проивели культуру к ее завершению. Закончились экстремальные стили. Как всякая экстремальность, они враждебны рождению»".
Женщины «рожают» новую русскую культурную парадигму, ее черты (по Ерофееву) – здоровье, свобода от идеологии, самоограничение «удали», защита жизни, организация хаоса, «перекодирование страсти на жизнетворчество», расширение зоны созерцания за счет отказа от героизма и моральных эспериментов по выведению лучшей породы человека, восстановления доверия к жизни, к «искреннему слову», «замирение», «бытийственный конформизм», «забота», внимание к «тварным», «теплым» мелочам и деталям жизни, «неоконсерватизм».
Однако интересно и важно то, что, по мнению Ерофеева, «новый» (женский?) текст вообще-то не очень заинтересован в вербализации «русскости», он равнодушен ко всему, что включает в себя русский культурный миф.
Несмотря на иные – позитивные – оценки процесса, речь у Ерофеева идет о том же, что и в тех «апокалиптических» статьях, которые упоминались выше. Сам факт появления женской литературы не как собрания отдельных текстов, написанных «биологическими» женщинами, а как культурного феномена, «проявлени<я> гендерномотивированного женского коллективного сознания» интерпретируется как симптом болезни, (в понимании некоторых – смертельной) русской культуры, знак гибели богов, всего пантеона мужских богов великого канона, как последний день империи (отсюда и усиление метафоры провинциальности).
Из статьи Ирины Савкиной "Гендер с русским акцентом”
Источник:
http://library.gender-ehu.org/hms/attach.php/t__artic..
1 комментарий
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
Войтиага, щас все пишут по-бабски. бабство-тренд. женщина- вдохновляет на подвиг, баба - подкладывает под себя. проблема в том, что вдохновлять некому и некого.
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена