Эротика (18+)

И тогда он засыпал. Иногда – прямо в ней, секундная усталость, но она проваливала их в бездонный – как твоя пи – сон, так что утром от одного взгляда на свое положение ему хотелось повторить ночь. Однажды он даже застрял. Вернее, она зажала. И хотя сперва было много стыда, а потом еще больше смеха, мол, как собаки зимой, мол, хотела оторвать и оставить в себе навсегда, больше он на такое не решался. Впрочем, только сознательно. Но в том странном, блаженном, тысячу раз описанном, но не описанном состоянии меж сном и сознанием он снова находил проторенную им же дорожку и входил в храм. Он стал верным прихожанином, благочестивым мужем. Казалось, он всегда сидел наготове, на ступеньках, чтобы послушать пастыря, когда тот заведет речь. Часто он просыпался раньше ее, и лежал, подперев голову, и водил ладонью по ее руке, груди, животу, бедрам, а руки перестали быть, наконец, холодными, потому и не просыпается, и с недоумением глядел на нее, и наивные мысли вспыхивали ярче сверхновых, прочеркивали ночь, словно кто-то зажигал одну спичку за другой, стремясь осветить лилейную светлоту, заполняющую его. И писали белым по белому: как странно, просто непостижимо, я излил в нее столько себя, галлоны себя, миллионы хвостатых, юрких себя, никому я не отдавал столько себя, я нагрузил ее до краев своей белизной, впору разбухнуть, так почему же я не высохну, почему мне хочется еще и еще? И в итоге будил ее тем, что входил без спроса, стукнул бы ты меня молотком по башке, что ли, чтобы и мне спать, и ты меня драл, как некрофил, а то покою нет. Уже сдалась. Чего? Ага, точно. Да влезай, когда захочешь, я-то с чего вдруг сдамся, если мне не нужно, чтобы там стояло. Соперничали друг с другом в ненасытности. Проигрыша еще ни разу не последовало, были лишь перерывы, за которые и сигарету еле выкуришь, я так, наверное, брошу, потому что играли: в крепкую и поддавки одной партией, все время меняя роли, сегодня ты поддашься, завтра я. Ладан не выветривался неделями, он улыбался, почуяв его при входе, и открывать всегда приходилось две двери, и пол-двенадцатого было почти полусутки, и любовь стала единственным Неклише, а железная планка кровати день за днем, еле заметно, ничего не понимаю, мы же легкие, особенно я, но все же опускалась вниз в своей середине от ударов его молота, так что ему, в конце концов, пришлось подложить под нее скамеечку, над которой они временами тоже вволю издевались. Любая вещь, будь у нее ноги, давно убежала бы от них. Каждый предмет, попавшийся им на глаза, мог стать частью безумия. Вся мебель пропиталась ими, кошка входила и с порога начинала валяться, а когда садишься в кресло – запах ударяет в нос так, что становится печально до слез за свою никчемность. Весна стояла постоянно, с частотой дыхания на треть выше, чем осенью. Тахикардия – нормальный сердечный ритм. Не останавливайся, быстрее и еще.