Таксидермист. Скоро

Автор: Мария Самтенко / Добавлено: 28.01.24, 22:00:13

Показываю отрывочек из "Дохлого таксидермиста".

Евгений Петров, один из соавторов "12 стульев", погибает в авиакатастрофе и попадает в мир посмертия. Из-за безалаберности местных чиновников из Минсмерти, занимающихся доставкой умерших из нашего мира в "мир после смерти", он ставится свидетелем убийства В.И. Ленина.

В этом куске Петров еще не знает, во что впутался, и спокойно гуляет по Ростову, мечтая о радостной встрече с погибшими родными и близкими.

***

Хрупкий желтоватый листок с адресами родителей и соавтора волновал Петрова сильнее, чем можно было ожидать. Ему все казалось, что милая девушка в форме выскочит из шестнадцатого кабинета и скажет, что произошла ошибка, заберет листочек и передаст другой, с адресами могил на кладбище. Возьмите, Евгений Петрович… ой, что с вами, вы что, и вправду подумали?..

Что смогу увидеть родителей.

Петров решил действовать разумно, послать им всем телеграммы и решить, что делать, после получения ответа. Кроме того, ему катастрофически требовалась работа. Петров не мог и не хотел сидеть без дела. После посещения телеграфа он планировал сходить попроситься в местные газеты.

Телеграф располагался на Казанской, в трехэтажном здании, как ему сказали, «в стиле модерн» – с балконами на колоннах, лепниной и балюстрадой. В архитектурных стилях Петров, к своему сожалению, разбирался на уровне обывателя, и вопрос, каким образом этот самый «модерн» соотносится с колоннами и лепниной, был для него весьма актуален. Тем не менее, внутри обстановка была вполне традиционной – надраенные до блеска полы и десять окошечек различного назначения. Народу было немного.

В окошечке «до востребования» была небольшая очередь, три человека – в самый раз, чтобы свыкнуться с мыслью, что сейчас он может получить телеграмму от умерших близких. Хотя и недостаточно для мысли, что может – не получить. По мнению Петрова, для этого требовалось не меньше пяти человек.

– Следующий, – глаза сотрудницы скользнули по его гимнастерке, и на пухлом лице появилась добродушная улыбка.

Петров улыбнулся в ответ и протянул в окошко карточку.

– Евгений Петрович Катаев? Сейчас посмотрю.

– Там еще может быть «Петров», предупредил он, но его, кажется, не услышали. Крупная, приветливо улыбающаяся сотрудница уже возвращалась:

– У вас телеграмма и перевод на пятьсот рублей, – сказала она. – Пожалуйста, распишитесь вот здесь и вот здесь и пройдите в кассу.

Петров торопливо чиркнул автоматической ручкой в журнале и вцепился в телеграмму:

– Спасибо, большое спасибо.

Он отошел от окошка, чтобы никому не мешать, быстро прочитал телеграмму и зажмурился на секунду. Телеграмма, вопреки его мимолетному ожиданию, никуда не исчезла. Петров поковырял ее ногтем.

«ОЧЕНЬ РАД НЕ МОГУ ВСТРЕТИТЬ ПРОПАЛ БРАТ МИША ЛЕЧУ ИСКАТЬ ТАШКЕНТ НОЧЬЮ ТЧК ПРИСЛАЛ ДЕНЕГ ТЧК ОТВЕТЬТЕ СЕГОДНЯ ГЛАВПОЧТАМТ МСК ЖДУ ТЧК НЕ ТЕРЯЙТЕСЬ ТЧК ИЛЬФ»

Он, кажется, очень долго стоял и разглядывал телеграмму. Так долго, что…

Кажется, я снова увижу Ильфа.

…что работница почты окликнула его из окошечка и громко напомнила про перевод в кассе.

Я увижу его.

Увижу.

И Ильфа, и папу, и даже маму, мамочку…

– Вот, возьмите, пятьсот рублей. Специально сделала мелкими, вы же будете писать ответ. Может, валерьяночки? Вы же первый раз, да? У меня вот брат умер на фронте, он так же смотрел, вот так же, совсем как вы, правда. Но ничего, он уже привык, пошел на завод, работает. А как радовался, как радовался! Может, вам платочек, хотя бы? Нет? А? Вы зря отказываетесь от валерьяночки, я же от всей души…

– Спасибо, – Петров улыбнулся и покачал головой, снова взяв себя в руки. – Все хорошо, спасибо, – он забрал деньги и сунул их в карман гимнастерки.

– Вы будете отвечать? Есть «молния», десять копеек за слово, срочная, пять копеек, и обычная, три копейки. Вот в то окошечко, – женщина в окошке кассы улыбалась ласково и сочувственно. Посетители же, напротив, тактично отворачивались.

Петров аккуратно свернул телеграмму и убрал ее в карман.

– Нет, спасибо. Я попозже отвечу, подумаю. Кстати, вы не подскажите, где в Ростове авиакассы?..

Он вышел на улицу, дошел до угла и принялся высматривать трамвай. Движение было оживленным; перед ним пару раз останавливалась извозчики, но Евгений Петрович решил воспользоваться общественным транспортом.

От мысли о том, что потом придется лететь на самолете, начинали противно дрожать колени, перед глазами всплывало туманное видение обломков злополучного «Дугласа», из-под которых его, кажется, вытаскивали перед смертью, а к горлу подступала тошнота. На этой стадии Петров вытаскивал из кармана телеграмму от Ильфа и принимался ее перечитывать.

Что-то сжималось внутри, до боли, до кома в горле, но это ощущение в чем-то даже было приятным. Во всяком случае, тошнота не выдерживала конкуренции и отступала.

Телеграмма-от-Ильфа.

Ильф живой.

Эта мысль почему-то не хотела вмещаться в два слова и читалась скорее как:

Ильф –

– Я помню как он умирал, его последние слова, вскрытие, гроб, как будто можно забыть это –

– Он здесь, он прислал телеграмму, и, кажется, я смогу увидеть его, это же правда, правда, нужно только совсем немного, долететь до Ташкента, и я увижу его, хотя бы его, а потом и других, и даже родителей, и… –

– Живой.

Кроме сентиментального (да, Евгений Петрович прекрасно отдавал себе в этом отчет!) желания увидеть погибшего друга у него была как минимум еще одна, и довольно веская, причина лететь в Ташкент. Это причина звалась Михаил Файнзильберг и представляла собой старшего брата Ильфа, художника и фотографа.

Доброта и чуткость славного, душевного человека прекрасно уравновешивалась в нем рассеянностью, неустроенностью и неприспособленностью к жизни. Такой человек, думал Петров, нуждался в хорошей женщине, в музе, которая возьмет на себя все нюансы пошлого быта. Ильф же иронично именовал эти рассуждения «теорией муз» и постоянно критиковал за нежизненность.

В тридцать седьмом Ильфа не стало; в сорок первом началась война, Петров ушел на фронт в качестве военного корреспондента «Правды», а Миша воспользовался бронью от Союза художников и уехал в эвакуацию.

Как выяснилось впоследствии, он нисколько не изменил своим привычкам и уехал в Ташкент без денег и теплой одежды, поселился в сыром подвале, питается благодаря нерегулярным подачкам Союза Художников и, кажется, заболевает туберкулезом.

Последнее письмо от Файнзильберга было датировано днем смерти Ильфа – 13-м апреля –и попало к Петрову в конце мая. Миша просил денег, чтобы вырваться из эвакуации и вернуться в Москву. Петров не считал это хорошей идеей – на столицу наступали фашисты, немногие люди, оставшиеся в городе, голодали, и никто не ждал там очередного художника.

В начале июня он выслал приятелю денег, сопроводив их письмом с советом не торопиться с Москвой. И вот, спустя месяц, выясняется, что Миша Файнзильберг умер.

И ладно бы умер! По резкому тону ильфовской телеграммы было прекрасно понятно, что он ужасно переживает из-за этой ситуации с братом, а, значит, дело серьезное, и

на самом деле я просто хочу увидеть хотя бы кого-нибудь

…и Ильфу нужна будет помощь, любая. А, значит, Петров должен взять себя в руки, добраться до авиакассы, достать билеты в Ташкент и

неужели я и вправду увижу его...

отправить другу ответ.

Скоро. На Литнете.