• Литнет
• Литературные блоги
• Долг палача

Долг палача

Человек чувствует свой долг лишь в том случае, если он свободен, а всякий долг, добровольно возложенный на себя, подразумевает свободу.

Анри Бергсон

Пожалуй, ни одна из существующих человеческих профессий не клеймила себя таким ореолом страха, позора и презрения, как профессия палача. Осуждая убеждения и поступки тех или иных ненавистных им людей, многие находили мучительную смерть единственно возможным и справедливым воздаянием, но вместе с тем немногие из них отважились бы осуществлять ежедневные казни, с перерывами на отдых и приём пищи. И даже, более того, зачастую сами люди, одобрявшие казни и осуждавшие людей на смерть, искренне презирали тех, кто приводил их приговоры в исполнение.

Палач видел в этом некое лицемерие. Но ему было не привыкать. В то время, как всякая иная придворная должность считалась престижной, принося обладателю почёт, должность придворного палача почиталась не выше, чем должность всякого палача.

Плату за оказанные им услуги швыряли, будто кость собаке. Точно так же он получил в своё время и документы, подтверждавшие его должность и право на рабочую практику. Далеко не всякий человек подходил для подобной работы. И хотя не всякий палач был хладнокровным циником, подобно большинству людей, чья работа была так или иначе связана с человеческой смертью, будь то гробовщики или врачи, имевшие дела с мёртвыми телами, большинство палачей были именно такими.

Порой такой пост занимали нездоровые отморозки, получавшие удовольствие уже от самой возможности пытать, мучить и убивать. Иногда — идейные фанатики ремесла. Но иногда это были люди высоких идеалов, вынужденные выполнять ту работу, которую кто-то был должен выполнять.

Палач знал своё ремесло и не испытывал к нему особой любви, но полагал, что так же, как и все, занимает свою нишу, исполняя возложенный на него долг. Безусловно, он признавал убийство смертным грехом, но мог без запинки перечислить те случаи, когда убийство, совершённое на поле боя, либо казнь, проведённая в строгом соответствии со Священными Заветами, не рассматривались в подобном ключе.

Признавая случаи, когда необходимо подставить на смену левой щеке — правую, он не забывал и о тех, когда Давиду пришлось сразить своей пращой Голиафа, Юдифь — обрушить свой меч на голову Олофернона, Самсону — поразить филистимлян челюстью ослицы, Святому Георгию — поразить копьём змия, а Спасителю — опрокинуть столы менял и выгнать нечестивцев из Храма.

Палач осознавал, что от его мастерства зависит довольно многое. В частности, то, какими будут последние минуты жизни приговорённого человека: отойдёт ли он в мир иной сравнительно быстро и сравнительно безболезненно, либо его агония будет сильной и долгой. Ему приходилось сжигать еретиков на костре, вешать разбойников и отсекать головы благородным вельможам при помощи двуручного меча с округлённым концом.

Простые смерды и дворяне уравнивались в последние мгновения, когда из их ран текла одинаковая кровь. Некоторые вели себя очень достойно и мужественно, и это внутреннее достоинство не зависело от благородства происхождения. Вместе с тем ни один человек не имел морального права осуждать и осмеивать законный страх приговорённого: человек хотел жить, и этим — всё было сказано.

Палач не всегда был уверен в невиновности тех, кого привозили к нему на эшафот, но, так или иначе, не он принимал законы и не он выносил по ним приговоры — в его задачу входило лишь их неукоснительное соблюдение.

По иронии судьбы, уже набив руку в своём неблагодарном ремесле, ставшим для него таким же обыденным, как для корзинщика плетение корзин, палач сложил мнение, что с казнью и пытками не стоит торопиться. Естественно, бывали случаи, когда расправа была необходима для поддержания порядка и подавления мятежа, в то время как жизнь, сохранённая печально известному негодяю, могла стать причиной народных волнений. Но очень часто бывало так, что настоящие виновники обнаруживались уже после казни. Нередко народные мстители вершили самосуд безо всяких услуг палачей, и было немало случаев, когда, замученные вигилантами до смерти, несчастные оказывались на деле непричастными к преступлениям, ошибочно поставленным им в вину.

Помимо очевидных обязанностей и полномочий, палач также обладал и менее известными: к примеру, он был наделён властью заключать браки, подобно капитану корабля, или мог продавать части тел безродных жертв врачам, обладавшим разрешением для подобных сделок. Но это в теории — на практике многие об этом даже не подозревали.

Палач надевал маску, как того требовали устав и элементарные требования безопасности, но, вместе с тем, установить его личность не составило бы труда при особом желании, а те, кто волей служебного долга регулярно видели палача и без маски, не испытывали к нему особых симпатий.

Причастие было для него под запретом, хотя и сам факт появления подобного человека в церкви встречался как минимум прохладно всеми, включая принимавшего от него исповедь священника.

Простые палачи никогда не отличались особой сентиментальностью, которая, что логично, не вязалась со спецификой их профессии. Но из правил зачастую встречаются исключения. Этот палач помнил в лицо многих своих жертв. Не обезглавленных или обугленных, не повешенных с выпавшими языками, не изувеченных и не оплёванных свирепой толпой, всегда готовой с радостью посмотреть, как проливается чужая кровь. Нет, он видел в них людей, которые отчаянно боролись и выходили погибать за то, во что они верили, стоически перенося всё то, что уготовила им жизнь. Они уходили достойно и вызывали уважение палача, который, отдавая посмертные почести, посещал их могилы с принесёнными им цветами.

По ночам — он долгое время не мог уснуть, и дело тут было вовсе не в угрызениях совести и не в ночных кошмарах. Он охотно ел, крепко спал и был готов принимать жизнь такой, какая она есть. Но просто в то время, как большинство философов были увлечены поиском смысла жизни, палача скорее интересовал смысл смерти. И размышления на эту тему занимали немалую часть его свободного времени.

Пролежав однажды так половину ночи, он уже думал отложить свой извечный вопрос на потом и вздремнуть, как вдруг внезапно увидел перед собою лицо. Это было лицо прекрасной девушки, аристократки, молодой и невинной. Лицо одной из первых его жертв. Следом за этим лицом появились и другие: нищие и знатные, молодые и дряхлые, в шёлковых и домотканых рубахах, они заполняли и заполняли пространство комнаты, не рассчитанной на такое количество гостей.

— Приветствую. Вы пришли за мной? — без дрожи в голосе произнёс палач, узнавая каждое лицо и вспоминая каждое имя и приговор. — Что ж, извольте: я никуда не бегу и не скрываюсь. Когда-то вы вели себя достойно, пока я исполнял закон и выполнял свою работу. Теперь вы приведёте в исполнение закон, писанный не людьми, и я приму это как должное.

— Палач, ты говоришь, что всего лишь выполнял свою работу? Исполнял закон? — переспросила казнённая девушка. — Но каждый человек в ответе за свои дела и поступки, даже если его и подтолкнули к принятому решению. В своё время Спаситель был распят, а голова Предтечи была отсечена в соответствии с решениями власть имущих, и, с точки зрения людей, эти поступки имели законную силу. Но часто законы человеческие идут вразрез с Законами Божьими. И в этом случае — человек обязан нарушить неправедный закон. Но ты этого не сделал…

— …Поэтому теперь вы пришли за тем, чтобы меня наказать, — закончил за неё палач.

— …Прогадал: напротив, мы пришли лишь за тем, чтобы тебя простить, — произнесла девушка, и вслед за последним словом в воздухе раздался крик петуха, а зыбкие тени духов растаяли при рождении нового дня.

Палач отложил свою маску и меч и, оставив свой дом, отправился в глухие леса посреди высоких гор. И, говорят, потом, спустя многие годы, в этих местах встречали одинокого отшельника, который как никто другой любил жизнь, при этом будучи далеко не понаслышке знакомым со смертью.