• Литнет
• Литературные блоги
• Ведьмак, мыльня и разврат

Ведьмак, мыльня и разврат

Комната пахла яблоками. Неудивительно, на столике у окна стояло блюдо с ними. Желто-осенние крепкие бока чуть блестели от яркого света.

Солнце настойчиво просилось внутрь, проникая через легкую ткань. Одинокий зайчик, то ли случайный, то ли от чьего-то баловства, прыгал по стенам. Ведьмак следил за ним, не двигаясь и не желая ничего. Лень, как водится, напала внезапно, вероломно и со спины. Такое случалось даже с ним, особенно, когда не приходилось переживать за оплату бесполезно прожитых дней.

Джилл бы с ним поспорила насчет бесполезности, но ее-то рядом не было. Ведьмак покосился на спину и окрестности, белоснежно-нежные, с легкой россыпью золотистых веснушек и улыбнулся. Виднеющееся из-под одеяла превращало бесполезно-чудесный день в великолепный. Он протянул руку и погладил огненные волосы, рассыпавшиеся по подушке, поиграл ими в пальцах, любуясь переливом цвета.

Иногда ведьмак не отказывался, чтобы его обманули. Веснушки и практически бесцветные кончики груди не врали, а вот волосы – да. Здесь, рядом с университетским городком, магия и наука частенько смешивались. В основном ради таких моментов. Волосы очаровательной вдовушки, встреченной ведьмаком вчерашним вечером, были крашеные. Он разобрался в этом с утра, рассматривая роскошества и красоту, пока их хозяйка не перевернулась на живот, закрутившись в одеяло. С её вдовством ознакомиться вышло ночью, так уж получилось.

Такую ложь ведьмак Иво Корн был готов встречать постоянно. Красиво, нежно, радостно и греет одним видом. Его полностью устраивало.

Солнечный зайчик прыгнул со стены на резную спинку кровати, скатился по подушке, по вышитым цветкам и кружеву, коснулся рыжей макушки и мазнул по лицу.

- Зараза, - лениво донеслось из-под огненной гривы, - так здорово лежалось. Даже притворяться не приходилось, что сплю.

- Ты красиво притворяешься.

- Знаю, - она зевнула, - можно добавить, что еще и мило.

- И крайне мило. И ужасно симпатично.

- Экий ты довольный с утра, прости Мелитэле… Заездил бедную женщину, аки собственного жеребца и лыбится. Не стыдно тебе?

Ведьмак улыбнулся и мотнул головой. Стыдно ему не было.

- Все мужики – кобели, - заявили из-под рыже-непокорного водопада, прячущего лицо. – Все, и всё вам сходит с рук.

- Даже не через одного? – на всякий случай поинтересовался ведьмак.

- Тогда мир был бы несравнимо прекраснее, случись у вас, через одного, совесть и уважение к женщинам. Да даже если у каждого третьего, то все равно наступила бы благодать, мир во всем мире и процветание.

Ведьмак засмеялся, стараясь потише. Вчера они зашли с заднего двора, через крохотную калитку, открытую немым огромным зангвебарцем. Сперва ведьмак удивился зангвебарцу, потом тщательно смазанным петлям и не скрипучим ступенькам лестницы, затем огромной кровати, затем… Ближе к полуночи он уже перестал удивляться и просто наслаждался.

- Еще и ржет он тут… - она зевнула, откинув одеяло и потягиваясь. От ее потягиваний и мягких подрагиваний ведьмак сглотнул и накинул одеяло, не зная – как ей воспримется реакция.

- Вот так радость при появлении сонной меня, вы только гляньте! - Рыжие волосы убрались за плечо, явив глаза. Их ведьмак вчера не рассмотрел, а они оказались интересными – совсем как свежий мед, янтарно-желтые, с задорными искрами.

- Вон там, - крепкая небольшая рука показала на одну из дверей напротив, - слева, найдешь все необходимое для утра. Дальше – мыльня, там уже есть горячая вода в лохани. Подожди, пожалуйста, меня в ней. Уважай необходимую долю интимности и прикрой уши, как окажешься в воде.

Ведьмак кивнул и отправился в указанную сторону. Ничего с собой не прихватив, кроме мечей. Он знал, насколько глупо такое смотрится, но мечи и его жизнь весили одинаково – столько же, сколько гранов с фунтами имелось в двух полосах стали с серебром.

«Лохань» оказалась большой, латунной и весьма вероятно вмещающей двоих. Если не троих. Сколько стоила такая роскошь - ведьмак даже не представлял. Также как не взялся бы оценить на глазок стоимость самой уборной с наполнением. И если зеркала на каждой из стен его просто немного удивили, то пятое, на потолке, поразило. Большущее, обрамленное лепниной и весьма недурно смотрящееся посреди весьма фривольных фресок.

Мотивы, использованные талантливым художником, на первый взгляд не удивляли, являясь былинными любовными подвигами короля Вриданка и королевы Керо. Но когда глаз зацепился за двух сильванов, недвусмысленно пользующихся златовласой помазанницей, а потом за царственного супруга, не менее усердно уделяющего внимание двум лесным нимфам, ведьмаку осталось лишь покрутить головой.

Лучше бы ему этого не делалось, потому как справа обнаружилась Керо в компании пурпурной мужниной мантии и, судя по всему, мужниного же скипетра. А слева, масляно взирая на все это, его монаршья милость изволила сжимать в освободившейся деснице…

- Любуешься? – донеслось со стороны двери. – Ужасный сладострастец был мой муженек, упокой его душу боги, коим ему молилось. Живи мы в Новиграде, давно бы быть мне поротой за эдакую высокохудожественную мазню. И это в лучшем случае.

Она прошлепала босиком по терракотовым плиткам, и первая заплескала водой. Вода благоухала розами и персиками, чересчур сладко на ведьмачьий вкус. Но, конечно, ничего такого ему и в голову не пришло сказать. «Лови день, - подумал Иво, - лови день в компании удивительно привлекательной и чуть странноватой вдовствующей вольнодумки»

И он с удовольствием отправился ловить его снова, тем более, густо вздымающаяся пена перекочевала на ее плечи, спину и… великолепные окрестности. Те, в свою очередь, торчали как-то чрезвычайно задорно и совершенно противоестественно анатомическому строению при обычных водных процедурах.

- Ну, и кто она? – Медовые глаза блестели, одновременно будоражуще и мягко.

- Кто? – спросил ведьмак, откинувшись на выгнутый край ванны и наслаждаясь все еще горячей водой.

- Та смуглая и тощая, м-м-м, чернулька? Волосы как пакля, ребра наружу, голенастая, глазки узенькие, а под ними еще и мешки. Вся в шрамах, бр-р-р, обе лопатки, бок, узкая жопка и то, что даже она сама постесняется назвать грудью. А нога у нее, прости Мелитэле, как у заморенной лошади – суставы, да кость, обтянутая кожей. Да и размер, как у моих посыльных, не иначе. Кто она, ведьмак Иво Корн, тоже ведьмачка?

Ее собственная ступня, теплая и блестящая, скользнула по его груди и тихонько поползла вниз. Нарисовала знак вопроса и замерла.

Ведьмак поймал ее, пощекотал и не дал удрать, взметнув целую волну за края «лохани»:

- Скажи им, чтобы лучше ухаживали.

- Кому им? – брови притворно-изумленно вздрогнули.

- Лекарям в госпитале, - проворчал ведьмак. – Раз уж ты помогаешь содержать эту лечебницу, будь добра, скажи – все самое лучшее, но по-настоящему, без дураков. Если сделают, как надо, заплачу вдвойне. А если обратно – могу разозлиться. И, да, она мой друг.

- Друг?

- Друг, - ведьмак хмыкнул, - не подруга, друг. Надежный, настоящий, ну, разве что немного отличающийся от меня друг. Красивый.

- Ну да, - фыркнула она, - друг, ну-ну.

Ведьмак улыбнулся.

- Хорошо, - проворчала она, а медовые глаза блеснули, теперь уже игриво, - поверю. Хотя вы, мужики, все одинаковы.

- А то, - сказал ведьмак и опустился по самый подбородок, - козлы и кобели.

- И свиньи.

- Несомненно.

- Как ты понял, что я одна из меценатов госпиталя?

- Я донес ее до мыльни, а потом меня выгнала маленькая квочка в коричневом платье и странной шляпке, - сказал ведьмак, расслабившийся в тепле и не желающий открывать глаза. – А раз так, то знать про ее тощесть, смуглость и голенастость ты могла только находясь внутри. От тебя пахнет сладостью духов, пряностями, женщиной и, самую малость, чем-то странным. Я б сказал – чем-то из реторт и прочих перегонных кубов. А вот кровью, стиранными бинтами и страданием, как обычно пахнет в лечебницах – ничуть. Значит, ты почему-то оказалась там, куда меня не пустили. Никаких переживаний по поводу больных детей, прочих родственников и ближних друзей мне как-то не замечалось. Мужа, извини, тебе в больнице уже не спасут, да и умер он, судя по всему, давно. И вряд ли, вот со всей этой обстановкой и лоханью, стоящей как хорошая рыбацкая лодка с мачтой, служишь у магистрата или бургомистра, следя за больницами. На студентку или профессора ты тоже не особо смахиваешь, следов от чернил или характерной мозоли от письма на руках нет. Ну и, так-то, мы не знакомились, но ты знаешь мое имя. Его я оставил в госпитале клерку, записывающему в гроссбух все необходимое, включая имена родственников. Кто тогда может оказаться внутри закрытых помещений госпиталя, узнать записи из книги для внутренних записей и увидеть, как больную моют, если не меценат? Или ты предпочитаешь меценатка?

- Я предпочитаю - благотворительница, - она улыбнулась и все же убрала ножку. – А почему ты не предположил некоего странного обычая для вдов из Оксенфурта, при коем нам разрешено топить горе в плотских наслаждениях?

- Глупо, не соответствует общепринятой морали и… - ведьмак задумался. – Скорее всего - способствовало бы иску против тебя, как имеющей право на наследство. Ну, если я правильно разбираюсь в нормах морали и их отражении в правовой системе севера.

- Да, глупо прозвучало, соглашусь… - она прикусила губу, - я передам, чтобы за ней хорошо ухаживали. А что за страшные шрамы?

- Профессиональные травмы, - проворчал ведьмак, - мы не просто друзья, мы компаньоны.

- Даже так?

- Даже так, - сказал ведьмак, - и меня интересуют две вещи.

- Какие? – Она приподнялась и приподняла, проведя медленно и томно по всему, что стоило поднять руками. – Правая или левая?

- Если бы я обладал талантом живописца, то мы приступили бы к твоему, м-м-м, портрету прямо сейчас, - совершенно серьезно сказал ведьмак. – Только сейчас мне интересно, все же, как тебя зовут и почему я тебя заинтересовал настолько, что тебе плевать на всякие морали с устоями, приводя к себе под крышу выродка, полукровку и ведьмака?

- Как иногда мужчины скучны и нелогичны, - посетовала она, - но, так и быть, я отвечу. Особенно, после того, как еще раз убедилась в твоих, ведьмак, вырожденных принципах, до которых куда как далеко многим морально-правильным чистокровным людишкам.

- Еще раз?

- Да, - сказала она и оказалась намного ближе, внимательно глядя в его глаза своими медовыми, - во второй - когда ты притащил эту полудохлую девку, требуя врача и свернув скулу прислужнику, я хотела звать стражу. Благо, стояла у окна второго этажа и все это видела. Но потом заметила, как твоей подруге стало совсем плохо, и передумала. К слову, о переживаниях и прочем… Ты вот, как странно не заметить, не несешься слома голову в госпиталь, чтобы поинтересоваться – как там дела твоей Джиллы. Дурацкое какое имя то, прости Мелитэле.

- Мы с тобой встретились через пару часов, - ведьмак пожал плечами, - я ее видел. Она сильная, Джилл. Мы бы не дотянули сюда, если бы не встретили обоз реданской армии, а в обозе обреталась какая-то рыжая магичка. Нет, просто рыжая, а не обжигающе прекрасная, как ты.

- Она помогла? – медовые глаза стали ближе и округлились. – Ты ей… ты ей как-то заплатил?

- Немного, - ведьмак прижал ее к себе и закрыл глаза, чувствуя себя неожиданно счастливым, - она дала с собой пару эликсиров, поддержавших Джилл до Оксенфурта и снявших почти все, с чем не справились бы обычные медики. Но мы торопились, отсюда усталость с бледностью. Теперь, думаю, пара-тройка недель и Джилл придет в себя.

- Мне нравится пара-тройка, - серьезно сказала она, - а месяц – нравится еще больше. Сама не ожидала, что такое скажу, но говорю. Цени мою честность, ведьмак.

- Ценю, - также серьезно сказал Иво, - а еще ценю откровенность. Не могу же обращаться к тебе, вдруг подарившей мне свое тепло, как к… безымянной вещи.

- И не обращайся, - она улыбнулась. – Обращайся ласково и с выдумкой. На первое время сойдет даже такая банальность, как моя кошечка. Или заинька.

- Хорошо, - снова согласился ведьмак. – Тогда, в качестве откровенности, расскажи – почему все же еще раз, а не в первый, ты убедилась в моих принципах?

- Потому что первый такой случай произошел, когда один дурачок из Ард-Каррайга, которому ты спас его глупую жизнь, рассказывал обо всём, случившемся на тракте. И твое имя, Иво Корн, он произнес не раз. А как мне не быть благодарной тому, кто спас моего непутевого шелапута братца. Пусть и троюродного?

- Форрель? – Вот теперь ведьмак удивился очень сильно. – Форрель Моро?

- Да, - она куснула его за ухо, а ладошкой сжала там, где уже было что сжать. – Мой дурачина-простофиля братец, с которым мы таскали яблоки в детстве, когда гостили у бабушки. Наша семья большая, родственников много, но ходить со мной по яблоки не боялся только Фор. И морду первому мужику, решившему, что можно задрать мне подол из-за улыбки, набил тоже он. Спасибо тебе, ведьмак, моя благодарность, надеюсь, тебе по душе? И не только?

- Да. - Сказал ведьмак, принимая благодарность и немного шалея от собственного желания снова благодарить ее в ответ.

Ведьмак лежал в ванне и старался не шевелиться. Вода остыла, но казалось приятной прохладной. Тепло никуда не пропало, рассматривая стены, он заметил выходы гипокаустов, вновь оценив все положение этой странной и чудесной рыжей красоты. Ее голова лежала на его груди, и ведьмак в полной мере мог любоваться ногами, положенными на бортик. И занять свои руки, ласкающие плавное, гладкое и упругое.

- Форель не показался мне простофилей, - сказал ведьмак, - он предприимчив, храбр и умеет рисковать.

- Только рисковать, он и умеет, - вздохнула она и направила одну ведьмачью руку пониже, на блестяще-выпуклый живот, - этого добра ему природа отсыпала в достатке, клянусь Мелитэле. Жаль, хватки и ума зажала.

- Почему? – решил поинтересоваться ведьмак.

- Потому что мой братец какой уже раз отправляется на Восток, а потом появляется у меня и занимает денег на следующее предприятие, грозящее несомненными потерями, новым шрамом и неясными прибылями. Да, в этот раз он вроде при барышах, но… сколько раз объясняла дурню – торговать можно без караванов, без походов к краю земли, когда товары сами идут к тебе.

- Как ты?

- Как я, - она отстранилась, развернувшись, и села уперев руки в великолепные бока, - как я, ведьмак! Нет, конечно, можно было бы, овдовев, снова выскочить замуж за, например, хозяина сапожного цеха. Или за старосту жестянщиков, особенно с моим-то наследством, оставленным мужем-сиротой. Только, учитывая, что Оксенфурт – вольный город и у меня есть права – шиш всем, кто считает – как мне стоило поступить. Я хозяйка своей судьбы и никому ее не отдам. Это Оксенфурт, царство науки, а ее, если применить правильно, можно легко превратить в постоянный источник дохода. И вот это мой братишка, дубина, понять и принять не может. У него же гордость, мужские принципы и прочее, а у меня – бабские советы.

- И деньги в долг?

- В долг? – усмехнулась она. – А как же семья и наше с ним детство у бабушки?

- И соседские яблоки?

- И особенно соседские яблоки.

- Госпожа, - в дверь мыльни заскреблись и зашептали, - госпожа!

- Ну?! – сказала предприимчивая и безнравственная прекрасная женщина.

- Внизу человек, госпожа хозяйка!

- Ох ты, прости Мелитэле, экая невидаль, - рассердилась госпожа-хозяйка. – То ли дело, если бы к нам ломился соседский козел или налоговый сборщик!

- Он из магистрата, требует…

- Ну?!

- Требует некоего ведьмака Иво Корна, простите, госпожа.

Её медовые глаза уставились на ведьмака, а тонкие брови изогнулись. Как показалось ведьмаку – немного нервно, если не сказать – с переживанием. Но, к её чести, голос не дрогнул:

- Прямо так и требует?

- Да, говорят - случилось некое происшествие и срочно требуется ведьмак.

Иво вздохнул, прощаясь с таким бесполезным и таким прекрасным днем. И пошел за одеждой.

Ведьмак школы Кота