Философское софт-порно для мужчин (как пример)
У незаметного входа за баром, привалившись к косяку пудовыми плечами, скучал индивид с откровенно борцовскими ушами. И на Лепёшкина он смотрел как-то недоброжелательно.
- Не велено…
Лепёшкин нахмурился.
- Ты это, давай, не того…
Морхольд вздохнул. Самогонка выветривалась и кое-что становилось ясным. Лепёшкин без таких вот милых людей просто не мог. И ссориться умел с любым.
- Послушай, земляк, - он чуть подвинул Сашку, - мне бы хозяина увидеть, этого чудесного заведения.
- Думаешь, хозяину оно надо? – Земляк поинтересовался вежливо, но скучно.
- У меня есть кое-что с собой, - Морхольд кивнул, - как раз то, что здесь наверняка надо.
- И что это такое?
Голос принадлежал женщине. Лепёшкин как-то втянул голову в плечи и постарался отодвинуться. Морхольд повернулся. И удивился. Уже в какой раз за пару десятков минут.
Она просто должна была быть не такой. Высокой, крепкой, с большой грудью и широким скуластым лицом. С лишним весом, несмотря на Беду вокруг. Должна была, но фигушки.
Если её макушка доставала Морхольду до плеча, то он балерина. И если кто-то считал женщину миниатюрной, то сам Морхольд мог посчитать её только за тощую швабру. Такую, крайне модную перед самой войной. Сорок семь и меньше, вот-вот.
Лицо форменного Буратино. Нос длинный, скулы высокие, улыбка губами-пельменями, чуть вывернутыми, припухшими, как у Гумплена, от уха до уха. И волосы, вдобавок, стянуты на затылке в тугой хвост, аж кончики глаз назад оттянулись. М-да уж…
А ведь, если опустить все эти подробности, то почему-то сердце Морхольда ёкнуло и упало куда-то вниз. И не сказать, что торопилось возвращаться на положенное место. Скорее, наоборот.
- Так что?
И голос с хрипотцой. Мечта, не женщина, что и говорить.
Морхольд достал из комбинезона первый комплект. В светлых её глазах мелькнуло одобрение, смешанное с пониманием. Почему-то сразу стало ясно – не переплатит. Хотя и получится поторговаться.
- Сашенька… - она покосилась на Лепёшкина, - выпей за счёт заведения. И подожди товарища. Если захочешь.
Лепёшкин кивнул и тут же испарился. Морхольд тихо вздохнул про себя. Укатали Сашку местные горки. И вот такие особы, что и говорить. Дикого анархиста, любителя пострелять и подраться. Дела-а-а.
Морхольд пошёл следом за аккуратно поманившим пальцем. С ноготком, покрытым лаком. Цивилизация во всём, даже в мелочах. Морхольд поневоле зауважал летунов. Ещё больше.
А она? Вечернее, мать его, платье. Чёрное, узкое само собой, в обтяжку на удивительно пропорциональной, хотя и маленькой заднице. И отнюдь не плоской. С открытой спиной, позволяющей любоваться старой и очень хорошо сделанной татуировкой. И чулки. Тут Морхольд был верен самому себе. Несмотря на уйму прошедших лет чулки он угадывал за сотню метров. Хоть даже по форме носа у их обладательницы.
В её кабинете оказалось уютно. А как ещё может быть, если в дальнем углу вполне спокойно стоит большая кровать с самым настоящим покрывалом, на полу возле неё ковер, а сам кабинет дополняет большой стол и три кресла. Правда седалища оказались разномастными. Хозяйское, дорогое офисное и два разнокалиберных, пусть и с высокими спинками. Ну и, само собой, печь-голландка оказалась сложенной каким-то умельцем и даже украшена пусть и дешёвыми, но изразцами. Милыми синенькими поддельными пластинками из волшебной страны, где всё есть. Из Киталии.
Женщина прошла за стол, села, стукнула чем-то в тумбочке. Морхольд глубоко и блаженно вдохнул воздух. Пахло ромом. Самым настоящим, карибским, отдающим йо-хо-хо и сундуком мертвеца. Янтарная жидкость благородно булькала в стеклянные пузатые стаканы, Морхольд наслаждался. Полностью всем моментом. Его, чёрт побери, дьявольско-роскошной наполненностью. Безумной фантасмагорией, что случилась за неполные сутки. От продуваемых насквозь степных пустошей, покрытых мокрым снегом до тепла, красного бархата поверх стола, блестящих глаз напротив и барбадосского рома с синим попугаем на этикетке.
Она протянула ему стакан. Отказываться Морхольд не стал. Лишь втянул в себя терпкий аромат, пахнущий ирисом и покатал по языку крохотную каплю перед тем, как пригубить.
- За встречу, - хрипловатый восторг для ушей Морхольда продолжался, - будем.
Он согласился.
- Представляться не стоит.
- Почему?
- У меня есть на тебя определённые виды. И если мне не изменяет моё собственное чутье, то лучше не знать про тебя ничего.
- Почему?
Она улыбнулась. Растянула свои резиновые губы, став ещё больше удивительной. Ну никак не может женщина быть одновременно красивой и похожей на Буратино. Она могла.
- Полагаю, твой словарный запас куда богаче.
- Есть немного. Высших учебных не заканчивал, но всё же.
- Вот и я о том же. И несмотря на то, что тебя привёл Лепёшкин, ты мне кажешься другим. Мне почему-то кажется, что ты не особо любил тогда, до войны, Шнурова.
Морхольд согласился.
- Вот он как-то сказал, что если у мужика борода аккуратная, то и тестикулы всегда вымыты. А уж в наше время это крайне дорогого стоит.
Морхольд пожал плечами.
- Лепёшкин отдыхает уже неделю. И в душе был раза полтора, от силы. А ты только пришёл, тебе нужны деньги, ты одет в чужие вещи, но ты сразу же вымылся. Многие рейнджеры таким похвастаться не могут. Лишай притащить и на моих девочек его запустить – им как два пальца об асфальт.
- Рейнджеры?
- Сталкеры… такие же как ты бродяги. Просто у нас они любят называть себя именно так. Ну, да и ладно. Итак, любезный незнакомец, что тебе надо? Можно сразу. Можно частями.
Морхольд усмехнулся. Достал одну из трех высохших самокруток и потянулся к свече, прикурить. Палец с аккуратным ногтем подвинул к нему пепельницу из донышка снаряда. Не к ЗУ-23. А к чему-то очень серьёзному.
- Мне нужны деньги. Вернее, патроны. Хотя, как понимаю, вы здесь предпочитаете именно деньги?
- Мы здесь предпочитаем золото, хотя и не всегда. Золото всегда хорошо идёт к летунам. А уж куда они его девают потом, это не наша забота. Но с тобой расчёт будет в патронах. Семёрка, пятёрка, маслины?
Морхольд пожал плечами. За номер он рассчитался семёркой.
- Семёрка.
- Ну, показывай.
Он показал. Оба комплекта. Просто положил на стол.
- Наши мужчины будут тебе благодарны, хотя сами этого и не поймут, - женщина разрезала полиэтилен, мягко и нежно, очень аккуратно, - красный и чёрный. Надо же, как хорошо сохранились. По полтора магазина за каждый. Итого – девяносто.
- Может быть, стоит не девяносто, а сто тридцать? Магазины же бывают и по сорок пять.
- Да некоторые вспоминают и дисковые, по семьдесят пять, чего уж там, - она хмыкнула, - нет, сто тридцать не получится.
- Точно?
- Сукин ты сын, а? Сто.
- Сто?!
- И два талона на ужин и обед. У меня здесь. Всё включено.
- Истинно по-царски…
- Ёрничаешь?
- Есть немного, - Морхольд затушил самокрутку, - а ведь можно было и…
- Можно Машку за ляжку, - женщина выпила ром одним глотком, поставила стакан на стол со стуком, - козу на возу, ну, полагаю, что дальше ты знаешь.
- Как-то некрасиво звучит.
- Да ты издеваешься?
- Да. – Морхольд тоже допил ром. – Наслаждаюсь тем, как ты ругаешься. Очень эмоционально и красиво. Причем и выглядит, и звучит. Тебе говорили, что у тебя очень красиво получается ругаться? Как итальянка. Вот эти вот твои жесты, когда пальцами вот так… ну и голос. Ты знаешь, он очень хорош.
Женщина засмеялась. Морхольд даже захотел поморщиться. Вот смеялась она некрасиво. Громко и лающе.
- Ты самый настоящий мартовский кот, мяу-мяу-мурр… - она успокоилась. – Как в старом анекдоте про Ржевского. Поручик, а как у вас так с женщинами получается?
- Подхожу и говорю… - Морхольд поставил локти на столешницу и улыбнулся. – Мадам, а разрешите вам впердолить?
- А по морде?
- Случается. Но в основном впердоливаю.
- Свинья… и кобель.
- Ага, свинокобель.
Трещала печка. Оба молчали. Слова оказались уже не нужны. Морхольд смотрел на неё и как-то не мог себе представить, что вот эта женщина, вовсе недолжная даже и смотреть на него, самого обычного бродягу, воспринимает его как мужчину. Прямо вот сейчас и здесь.
- Посиди.
Она встала и пошла к своей кровати. Стало ясно, что за странная конструкция виднелась пообок от неё. Ширма. Для неё и нужен был столбик, запримеченный ранее и казавшийся странным, ненужным. Широкая красная штора проехала по натянутой проволоке, скрыв женщину из виду.
- Не скучай, я быстро… - голос доносился свободно, лишь чуть приглушаемый тканью. – Поговори со мной, что ли…
Поговори. Морхольд достал ещё одну самокрутку. Жалеть их сейчас не хотелось. Да и докурить побыстрее было бы лучшим вариантом. Потом он сколько-то поплюётся всякой мерзостью, отхаркивая её в безумных количествах, но зато прочистит лёгкие. Какая там сила воли?
Сила воли? Я вас умоляю, хотелось бы сказать Морхольду. Какая там сила воли, если прошло двадцать лет, как не работают табачные ларьки, а он всё дымит и дымит? Хорошо, что хоть не сухой капустой. Или ещё какой полынью.
- Чего молчишь?
Судя по звукам, там же где-то прятался и умывальник. Если не целиком туалетная комната. Голос стал звучать глуше, а вот плеск воды и звон, когда она бежит во что-то металлическое, спутать сложно.
- Что ты хочешь услышать?
- Давно бродишь взад-вперёд?
- С самого начала…
Да, так и есть. Морхольд затянулся, глядя на мерцающие огоньки в отверстиях печной дверцы. Встал и подкинул угля, не жалея зачерпнув его совком из плоского корыта, стоявшего рядом с печью.
Уголь… вот откуда он здесь? А ведь есть.
Давно ли он бродит? И впрямь, с самого начала Беды. Как сейчас перед глазами стоят первые ходки. Когда многое казалось не просто странным. Оно казалось ужасным, непонятным, безумным. И ведь сколько их тогда было? Таких же как Морхольд, молодых, жадных, желающих стать в новом мире кем-то значимым. Много. А сколько осталось?
Мало. Сам Морхольд похоронил, спустил под воду, сжёг и утопил в кислоте почти взвод. Тех, кто шёл с ним бок-о-обок первые несколько лет. И только после пятнадцатого трупа, когда пришлось рыть в мёрзлой земле могилу для Енота, зарёкся ходить с кем-то.
Шаг за шагом, заново открывая такие родные места. Морхольд прекрасно помнил каждый пройденный километр. Дороги смерти, дороги надежды. Где-то он находил что-то нужное, где-то приходилось отдавать что-то необходимое. По грязи, в слякоть, в ветер и ливни, под редкими и жгучими лучами озлобленного солнца.
- Ну, судя по твоему молчанию, давненько…
Вода перестала литься. Теперь за ширмой шуршало.
- До нас ты не добирался. Я бы запомнила тебя. Странно, что Кинель так и не открыл правду своим же жителям.
Кинель?
- Ой, я открыла военную тайну…
Что-то мягко щёлкало. Вот что там могло мягко щёлкать?
Военная тайна, ну-ну.
Морхольд и сам давно догадался, что вряд ли летуны не сошлись с администрацией железнодорожной крепости. Когда они только ехали к гостинице, он почуял легко узнаваемый шлейф. Знакомого топлива. Переработанных углеводородов. Причём, и тут ошибиться было сложно, топлива дорогого. И такое приходилось нюхать в одном месте. В спалённой недавно Кротовке, где из добываемых остатков мухановской нефти кто-то очень умный делал дизель, бензин и керосин. А он-то ещё думал пару раз – куда идёт керосин в таких количествах? А вот сюда и идёт. Тайно и очень аккуратно. Никто даже и не заподозрил ничего, надо же.
И теперь становилось ясно, куда пропадали несколько лет подряд бригады рабочих. А вот сюда и пропадали. Тянули ветку, проложенную через Тимашево к Сарбаю. Надо же, и никто не проболтался. Хотя и рабочие пропадали, так-то…
- Ты давно не был с женщиной?
Ох ты ж… Морхольд усмехнулся. Ну как так?
Она красива. Она пахнет женщиной, прошлым, надеждой и тёплой перечной страстью. Она вполне понимает, что таких у него не было очень давно. И всё равно… всё равно неуверенность медленно плавает в голосе. Прячется за хриплыми нотками превосходства над всеми женщинами в округе. Таится за плавными переливами едва слышных вздохов, обещающих идиотское по названию и верное по сути райское блаженство. Почему? Откуда неуверенность?
- С шлюхой около недели назад.
- А они не женщины?
Морхольд не услышал злости или напряжённости. Он услышал интерес.
Женщины? Конечно. Просто они очень простые женщины. И очень сложные.
Морхольд привык платить за всё. За еду. За кров. За одежду. За живое тепло. За снятие стресса. Понятное дело, что платил по-разному. Кому патронами в раскрытую ладонь, а кому ими же в виде очереди. Кому с помощью рук делал новую крышу, а кому выбивал зубы. В зависимости от ситуации, ясное дело.
Что же касается самых обычных плотских вещей, так Морхольд относился к ним соответственно времени. Оно, после Беды, его как-то не располагало на романтику и трюки из Камасутры. А вот для профилактики физического и психологического здоровья – самое то. Это только редкие совсем юные глуповатые подсталкеры порой не понимали специальной части хабара, откладываемой на гульбу и баб. Юность, идеалы, мысли о любви, куда там.
Любовь? А он не пытался? Пытался. Только как-то не находил того, что искал. Страсть? Было дело, пару-тройку раз за все эти годы. Да так, что сердце с душой в лохмотья и ошмётки. Так, что потом никого и ничего не просто не хотелось. Подпускать к себе близко не подпускал. Чтобы снова не напороться на то же, что было.
Рвать самого себя, когда всё заканчивалось, когда всё оборачивалось тем же, что было до Беды? Надо оно ему?
Да, с тобой хорошо, а дальше? Что у тебя за душой, кроме умения возвращаться из темноты за стенами фортов? Сколько ты будешь пытаться добраться дальше на юг, ища тех, кто точно погиб во время ракетной атаки? Ты думаешь обо мне, о том, что мне нужно надежное плечо и чтоб как за каменной стеной?
Думал? Думал. Только они уходили. К владельцу пекарни. К заместителю начальника администрации. К хозяину швейной мастерской. За самую настоящую каменную стену, возводимую патронами, чужим трудом и достатком. Всё как до Беды. Только вместо «форда», квартиры в четыре комнаты и двух поездок за границу – новые ботинки раз в год, конура в две комнатушки, но под крышей и всегда полный ларь еды. Меняется время, не меняются люди. И он же не имел претензий. Практичность всегда должна побеждать глупые желания, диктуемые чаще всего не головой. А тем, что на полметра ниже.
Так что… так что все чувства Морхольда теперь либо прятались глубоко внутри него самого, либо… либо прятались ещё глубже. Зато его крайне обожали весёлые девушки со стародавней профессией, реализующие своё призвание сразу в нескольких местах Кинеля. И Морхольд, что тут врать, относился к этому нормально. Благо, что до аптек сталкеры добирались первыми и всегда уносили с собой не только медикаменты.
Как говорил один ехидный француз в старом-старом фильме его детства: это же как кровопускание, полезное и такое приятное. Морхольд платил врачам? Да. Так почему не стоило платить за своё же здоровье шлюхам?
- Ты устал, как мне кажется…
Она не двигалась. Во всяком случае звуков из-за ширмы не доносилось.
- Ты уверен в том, что тебе не стоит отдохнуть?
Морхольд вздохнул:
- Ну, так…
Ширма зашелестела, отодвигаясь.
- А если так?
Морхольд поднял голову, перестав рассматривать пуговицы комбинезона. Набрал воздуха и не захотел выпускать его наружу.
Комплект пришёлся ей впору. Про прозрачную разлетайку, расходившуюся в стороны под маленькой острой грудью он и не подозревал. А та, оказывается, в пакете была. Обшарить лавку с нижним бельём оказалось правильным решением. Результат ему очень понравился. Результат хотелось обнять, прижать и гладить. Долго и со старанием.
Она вздохнула, когда его руки прошлись по чуть дрожащему животу. Тёплому, нежному, с крохотным задорно торчащим пупком. И губы, казавшиеся припухшими, вдруг оказались очень близко. Пахнули миндалём и давно забытым запахом помады. И Морхольд, прижав к себе это нежное тепло, забыл обо всём.
В рухнувшем мире всё же осталось ещё много хорошего и чудесного. Как правило самые главные чудеса всегда оказывались крайне просты и незамысловаты. И из-за этого становились ещё более чудесными. Изумительными, великолепными, будоражащими и заставляющими никогда их не забывать. И если говорить про те, что трогали Морхольда сильно и навсегда, то их и раньше он знал не так и много.
Кинофильмы, рассветы на Кавказе, справочники по униформе времён наполеоновских войн и женщины. И не сказать, что сейчас ему бы хотелось полистать иллюстрированный сборник по истории хайлендерских полков Великобритании или насладиться раритетом в виде открыток Олега Пархаева. Или немного созерцать алые полосы появляющегося из темноты Кавказского хребта. Или насладиться новым фильмом да, хотя бы, Усатого Бесогона.
Женщина, тоненькая и манящая, была куда сильнее всего прочего.
Морхольд хотел поднять её на руки, и ему практически удалось. Но она сама остановила его.
- Нет-нет, мой друг… я же видела, как ты ходишь.
Стало ли стыдно? Да нет, чего стыдится, когда она на самом деле умна? И он постарался ни о чём не думать, да оно и получилось само по себе.
Свет остался. Свечи, стоявшие на столе, горели ровно, не подрагивая. Тени ложились на все оттенки красного, бывшие здесь повсюду. Тени, старательно и нежно сливающиеся друг с другом. Перетекающие одна в другую, превращающиеся в одну, распадающиеся на какое-то время и касавшиеся только в одном месте.
Свечи изредка потрескивали фитилями в такт печи и кровати, всё же не новой. Кроме треска и приглушённых звуков, тонущих в накатывающих других, более живых и громких, в комнате не звучало ничего. Только из-за тяжелой двери, наращивая темп, пробивались ритмичные удары танца. Совпадали с биением сердец, разгоняли их ещё больше, заставляли треск превращаться в одну протяжную долгую ноту, поднимающуюся вверх вместе с хриплой прекрасной кантатой, исполняемой неожиданно выпавшей Морхольду удаче. Красивой и тонкой удаче со странно прекрасным лицом Буратино.
Позже, смотря в потолок, сплошь в трещинах известки, они молчали. И курили. Оба. Дым стлался, смешиваясь с тлеющим углём и всё также потрескивающими свечами.
Морхольд изредка поглядывал на женщину. Любовался тонким смуглым телом, ещё поблёскивающим высыхающими капельками пота на задорно, по-девичьи, торчащей груди. Отсутствие яркого света скрадывало возраст. Хотя он легко видел его по небольшим морщинкам на шее.
- Я не ошиблась… - она перевернулась на бок, закинула на его бедро легкую и сильную ногу. – Редкий случай, когда хорошо просто так и всё тут. И даже в клуб выходить не хочется.
- Клуб?
- Да. Бар и клуб, и моя кантина.
- Что? – Морхольд удивился.
- Мос Эйсли, дурачок.
- Ты фанатка звёздных войн?
- Да. – женщина перевернулась на живот, подпёрла острый подбородок руками. – И что?
Он пожал плечами. Да и ничего.
- Ну ты бы мне хотя бы что-то сказал, а? Что никогда у тебя не случалось чего-то подобного, что ты готов упасть на колени к моим ногам, что я самое прекрасное в твоей жизни. Ну?
- Прекрасный у тебя голеностоп, - Морхольд зевнул, погладил пятку, её. Женщина болтала ногой, чуть ли не крутя кукиши пальцами. – Просто идеальный.
- Я внучка футболиста.
- Здорово. – Он погладил её плечо, ощутил на крохотный миг, как её гладкая щека прижалась к его ладони. – Спасибо тебе. Мир стал теплее и добрее.
- Да ну тебя… - она встала, облитая рыжим светом, тонкая, сильная, красивая. – срулил бы ты быстрее.
- Срулю. А почему быстрее?
- Да кажется мне, милок, что с тобой захочется остаться. А мне оно не надо. Так что буду помогать тебе срулить быстрее. Тем более, думаю, что ты пришёл сюда не только трусами торговать.
Морхольд усмехнулся, садясь и натягивая… именно трусы. Спасибо запасам хозяина его отрадненского бункерка. Разве что трусы тот подбирал совершенно идиотские. Эти, например, украшал бэтманский значок.
- Мой супергерой, - фыркнула женщина, - летящий на крыльях ночи.
5 комментариев
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
Войтину такая себе эротика. не эротика а красивый художественный текст 16+. кстати, спасибо что напомнили про одну особенность мужской прозы - когда герой перед сексом вспоминает все свои отношения с бабами. Я это и у Лукьяненко встречала, и у Круза. Прямо коренное отличие от женского романа, когда героиня обычно перед сексом размышляет о конкретном герое и как он выглядит)) и своих ощущениях в связи с этим.
Описание женщины напомнило мне Барбару Стрейзанд ну прям один в один, даже голос с хрипотцой.
В этой сцене отсутствует главное: характеристика женщины в качестве сексуальной партнерши. Остается ли она на вторых ролях или ведет в дуэте. Вообще-то это очень важно, поскольку скажется на дальнейших отношениях, если они будут.
хорошо
А почему софт-порно? По-моему, мужская эротика )
"На крыльях ночи" был Черный плащ))) И тут включилась женская логика....
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена