1. De Profundis

1. De Profundis

Резкий яркий свет от фар идущего следом армейского «Урала» невесть как прорвался сквозь наваленные в грузовик мешки и заставил скорчившегося в углу кузова человека вздрогнуть, как во сне, когда снится падение. Теперь свет пугал, он нес с собой опасность и толкал дальше, в темноту. Пытаясь защитить зрение, человек прикрыл глаза, и память тут же предательски подсунула самое неподходящее из всего, что только могло вспомниться в данный момент.

***

Ласковое весеннее солнце играет на витражах окон старинного собора и быстро высушивает на кончиках пальцев капельки святой воды из сосуда при входе. Проходя мимо темной застекленной картины, изображающей Благовещение, девочка невольно взглядывает на свое отражение, притрагивается к белоснежной фате на голове – и тут же отдергивает руку: это тщеславие, грех! Что она натворила! Да еще перед конфирмацией!

… Сквозь маленькое зарешеченное окошко исповедальной почти ничего не видно, кроме богато расшитого одеяния, но девочка знает: там отец Бонифаций, добрый и сильный, как лев из однажды виденного ею мультфильма. Именно ему, преодолевая стыд, нужно рассказать о всех прегрешениях, тогда он передаст их Богу и попросит простить ее. А вдруг Господь все же не простит? Девочка мучается этим вопросом, но священник быстро и вроде бы даже равнодушно произносит слова отпускающей грехи молитвы и дает ей знак, что можно уходить.

… Как блестит Чаша с Кровью Господней! Девочка знает вкус крови, если порезать палец или облизать треснувшую на морозе губу, - она соленая. Но то человеческая кровь, а в чаше оказывается очень сладкий, сильно пахнущий напиток. Она проглатывает его, чувствуя, как по телу расходится тот же свет, что виден вверху, под самым потолком. «Так да светит свет ваш пред людьми…» - вспоминается ей.

- Обещаю Тебе, - шепчет она, остановившись у распятия, такого огромного, что видно ей, по сути, только ноги Спасителя, пробитые толстым окровавленным костылем, - Обещаю нести Твой свет… - она сбивается, не зная, как продолжить, и заканчивает выученным накануне стихом, - чтобы они прославляли Отца моего Небесного…

***

Грузовик подкинуло на повороте. От долгого сидения в скорченной позе левая нога страшно затекла. Человек попытался вытащить ее из-под тяжелых мешков, принять хоть немного более удобную позу… но вдруг ощутил берцем какое-то движение. Крыса?! Вскрик в последнюю секунду замер в горле, нога судорожно отдернулась. Сколько часов еще ехать рядом с ЭТИМ?

***

- De profundis clamavi… - старательно выводит сестра Маргарита слова давно знакомого песнопения и в который раз замирает от восторга. Ей представляется жуткая бездна и стоящий на крохотном уступе человек, зовущий на помощь… И ведь Спаситель услышал! Это же так просто! Стоит только позвать…

Регент оборвал хор послушниц на полуслове и начал что-то объяснять. В это время открылась дверь и в зале появилась новая фигура. Отец Алькмунд – вспомнила девушка. Он был назначен духовником в обитель совсем недавно.

- Мне он не нравится, - зашептала ей на ухо ее соседка, сестра Агнесса.

- Ты что, разве можно такое говорить?! – испугалась Маргарита. – Это грех, он наш духовный пастырь…

Агнесса опустила взгляд в ноты. За все те годы, что Маргарита делила с ней келию, она впервые не сумела «прочитать» подругу, понять, что у той на душе. Но восторг от музыки быстро вытеснил крошечный укол тревоги.

- Спевка окончена! – провозглашает регент.

Положив ноты на нужную полку, Маргарита быстрым шагом идет к выходу. Отец Алькмунд отрывается от беседы с регентом и поворачивается к ней. Она низко кланяется и целует его руку.

- Постой, - вдруг говорит священник и берет ее за подбородок. – Ибо сказано: приветствуйте друг друга целованием…

Внезапно Маргарита понимает, что его лицо двигается навстречу ей. Она пытается понять, чего от нее хотят, когда его мокрый скользкий рот находит ее губы и прижимается к ним трижды. От отца Алькмунда пахнет кислым молоком и еще чем-то металлическим, ее давит ощущение чего-то дурного и неправильного, совсем не того, что имелось в виду Библией. И выбегая во двор монастыря, она все еще как будто чувствует спиной липкий, тяжелый взгляд.

***
- Стой! Приготовиться к осмотру!

Грузовик затормозил так резко, что неплотно пригнанные доски кузова больно ударили по спине. Торопливо выставленные вперед руки едва защитили от съехавших по инерции тяжеленных мешков.

Военный со щупом подождал, пока водитель откинет борт кузова, и начал втыкать щуп в мешки, один за другим.

«De profundis clamavi ad te, Domine…» - беззвучно, скорее по инерции, чем осознанно, прошептали пересохшие губы. «Из бездны воззвах…»

***
Агнессу обнаружили только вечером. Маргарита весь день провела на послушании в хосписе и, войдя в келию, - даже не сразу сообразила, отчего ноги подруги так покачиваются в воздухе, а с одной слетел башмак. Вызванный после долгих споров участковый долго беседовал с настоятельницей, а потом вдруг сразу утратил интерес к происходящему и быстро уехал. Маргарита, надеявшаяся рассказать ему о странных вещах в поведении о. Алькмунда, на которые в последние недели все больше и все отчаяннее жаловалась подруга, попыталась было также обратиться к преподобной матери – но та разбранила ее и выгнала, велев неделю днем чистить коровники, а ночью стоять на молитвенном бдении для искупления грехов. А сам отец Алькмунд, поймав на себе пытливый взгляд послушницы, строго проговорил, указывая на нее:

- Горевать о земных привязанностях – тяжкий грех, дочь моя! Покайся, пока не поздно! И приходи на исповедь… лучше вечером.

***
Грузовик поехал дальше. Судя по всему, дорога резко ухудшилась. Начались ухабы. Мотор ревел, как у трактора, а горло постоянно сдавливало тошнотой.