40 этажей

40 этажей

Роберт встретил ее во время цветочной ярмарки, пожалуй, самого яркого события в году для их крошечного Литтл Хэмпстеда. Она выделялась на фоне пестрых садовых роз, хризантем и гладиолусов самых невероятных оттенков и размеров своей, абсолютно неуместной для такого яркого события, серой одеждой. На вид ей было гораздо меньше тридцати, и Роберт, который уже больше чем половину прожитых ею лет пребывал в браке, пусть и не самом удачном, издалека любовался ее плавными движениями, но подойти и заговорить никак не решался. Он не особенно чтил свой брак, не считал его чем-то священным и нерушимым, но глубоко уважал свою жену и питал к ней теплые чувства, какие могут возникать между двумя людьми, проведшими столько лет под одной крышей и пережившими многочисленные взлеты и падения. Впрочем, назвать эти чувства любовью было бы непростительной ошибкой. За годы совместной жизни Роберт и Лана Годмены испытывали друг к другу привязанность и чувство долга, но их взаимоотношения напоминали скорее привычку, нежели любовь. Некогда светлое, одухотворяющее чувство влюбленности уже много лет как выветрилось, оставив после себя только монотонное постоянство супружеской жизни и совместные обязательства.

Уже не раз Роберт задумывался о том, чтобы бросить все – развестись и уехать в незнакомый городок на обратной стороне планеты, чтобы заново начать жизнь там, где ничто не связывало бы его с прошлым, но каждый раз его останавливало уважение к жене, обязательство оберегать ее и нежелание оставлять жену один на один с их общим горем. Ко всему прочему, даже не питая к ней прежней любви, Роберт оставался верным семьянином и никогда не допускал мысли о том, чтобы вести романы на стороне, а потому на другой стороне планеты о нем никто не знал, и, тем более, никто не ждал его за пределами скромного двухэтажного домика с желтой черепицей.

Этот цвет выбрал их сын Райан. Ему было десять лет, когда Роберт взялся менять старую крышу, и Райан посоветовал сделать их дом ярким – чтобы он выделялся среди десятков одинаковых домиков с серой черепицей. Райан хотел, возвращаясь из школы, еще издали различать солнечную крышу родного дома и представлять, как дома мама ждет его, со свежеиспеченным пирогом. Через пять лет Райана не стало, но заменить черепицу, изо дня в день насмешливо напоминающую о счастливых временах, у Роберта не хватало духа. Изменив цвет крыши, выкрасив ее в монохромный серый, он предал бы память о сыне и его стремлении сделать этот угрюмый мир чуточку светлее. С тех пор они с женой совсем охладели друг к другу, но продолжали поддерживать дом и с упорством искали силы жить дальше.

Увидев молодую женщину в сером платье среди пестрых безвкусных одежд местных жительниц, Роберт сразу вспомнил о желтой крыше своего дома и о Лане, которая осталась в тот день ожидать приезда своей сестры. Он подумал о том, как много для него сделала жена, через что прошла, и отвернулся от незнакомки, продолжив помогать старой миссис Лэнгдон расставлять ящики с гортензиями на высоком стеллаже. Однако уже через несколько минут не выдержал и снова бросил взгляд в сторону прилавка, где представительная женщина торговала ароматными розами и где прежде стояла привлекшая его внимание женщина в сером платье. Конечно, ее там уже не было, и Роберт со странной смесью грусти и облегчения вздохнул, возвращаясь к работе.

Но в следующее мгновение за его спиной раздался теплый женский голос:

— Какие прекрасные цветы! Должно быть, стоило немалых трудов вырастить такое сокровище!

Роберт опустил ящик, который в это время держал, и повернулся, чтобы ответить женщине:

— На самом деле я не...

Роберт замер, так и не завершив фразу, потому что перед ним стояла она. Русые волосы ниспадали на хрупкие острые плечи, на бледных щеках – румянец. Не смотря на июльскую жару, ее кожа оставалась такой бледной, что женщина выглядела несколько болезненно. Она скромно улыбнулась ему в ожидании ответа, и Роберт совсем растерялся. Она была такой легкой и обезоруживающей, что, казалось, любое, неверное сказанное, слово способно ее погубить. Любой неправильный, излишне прямой, взгляд мог нанести ей раны, нарушить целостность ее маленького мира.

Она еще раз улыбнулась, на этот раз мимолетней, но не менее добродушно, и произнесла:

— Так что же вы делаете для этих цветов, чтобы они были такими прекрасными?

К большому его облегчению она перевела взгляд на цветы, и теперь, не поддаваясь влиянию искренности этого взгляда, Роберт смог ответить:

— Я не... — но тут же поперхнулся. Любые слова в этот момент казались Роберту слишком грубыми, варварскими. Губительными. — Это не мои цветы, я этим не занимаюсь. Я лишь помогал женщине, которая их продает, справиться с тяжелыми ящиками. Вот, кстати, и она.

Миссис Лэнгдон, живущая с ним по соседству старушка, вернулась от машины, держа в руках горшок с голубым гиацинтом. Незнакомка взглянула на нее и безучастно произнесла:

— Действительно, как кстати...

Губы Роберта растерянно дрогнули.

— Бэтти, эта женщина интересовалась Вашими цветами.

— Правда? Что же ты хотела узнать, дорогая?

Миссис Лэнгдон устремила на нее подслеповатый взгляд, и Роберт решил, что это подходящее время, чтобы вернуться домой. Пока женщины разговаривали о цветах, он снял рабочие перчатки, бросил их рядом с ящиками и поспешил к автомобилю, но, уже открывая дверцу водительского сиденья, услышал шуршащие по гравию шаги и уже знакомый голос: