9 кв.м. счастья, Звезды на развес, Наотмашь

9 Квадратных метров счастья.Глава 1

Дождь стучал по крыше. Кира докурила четвёртую. Холодный октябрь, промокший свитер и закончившиеся сигареты. Пожалуй, с чердака пора слезать — нырять в подворотни города, пинать жёлтые листья в лужах и никуда ни к кому не спешить. К ощущению, что тебя никто не ждёт, привыкаешь быстро.

Животных не заводишь, потому что меняешь места работы и адреса быстрее, чем можешь приручить хомячка или канарейку. Скорее, сам к ним привыкнешь, чем они успеют осознать, кто меняет чашу с водой. После того как у Киры умерла пара канареек, она перестала экспериментировать с фауной. В мире людей тоже было не всегда приятно, но с этим ничего не поделаешь — приходилось мириться. Ей помогали вещи, от которых уже не тошнило тривиальностью, — кофе и сигареты. Всё-таки старина Джармуш был прав насчёт этой парочки, хотя его одноимённый фильм — тот ещё учебник скуки.

Со временем Кира убедилась, что курение — вовсе не вредная привычка, а целый род занятий. Для тех, кому немножко всё равно. Всё равно, что о них скажут, как они пахнут и во что превратятся лёгкие через год. Девушка курила лет с девятнадцати, и, по ощущениям, это никак не отражалось на её здоровье. К алкоголю же она испытывала равнодушие. Иногда добавляла немного коньяка в кофе.

У неё не было ни друзей, ни врагов, а в новых местах было одинаково комфортно. Города Кира сравнивала с кедами: цвета и лейблы менялись, но удобство оставалось неизменным. Когда город приедался и переставал приносить девушке удовольствие, она уезжала. Такая простая философия.

Кира шла по городу, огибая спешащих на работу людей. Зонт цеплялся за соседние, словно рыба хваталась ртом за приманку. Она чертыхнулась и попыталась скорее выскользнуть. Свернув на соседнюю улочку, она поцеловала ключом домофонную дверь, забежала на четвёртый этаж — последний — и вошла в просторную комнату. Тело наполнилось атмосферой покоя. Сигарет хватит как минимум до вечера.

Она обожала выходные: не нужно выходить из дома, спешить по бесконечным переходам, петлять в шумном метро, быть вовремя в магазине и тем более улыбаться коллегам. Последнее было крайне невыносимым, и этим она частенько пренебрегала. Не самое хорошее качество для продавца перчаток — быть хмурым. Тем не менее это не мешало продавать десяток пар в день. Иной раз девушка и сама удивлялась, сколько внимания люди уделяют аксессуарам: гипюровые и шерстяные, кожаные, с утеплением и без… Всё это было предметом интереса клиентов, но никак не Киры. Больше всего в работе она ценила выходные.

С раннего утра её не покидала навязчивая мысль подняться на крышу. У Киры были особые отношения с высотой — к самым любимым видам она заранее подготавливала ключи. И если курить на лестничной клетке и в окно надоедало, на чердаке — никогда. Не останавливали ни сырость, ни скользкая поверхность. Смотреть на город с высоты птичьего полёта и курить было её личной медитацией, «садханой», способом абстрагироваться от шума, пробок, смога и дождя.

Первое, что делала Кира по возвращении домой, — ставила на плиту старый советский чайник. Об электрическом не шло и речи. Потёртый, с облупившейся краской и чёрным нагаром, он напоминал ей о былых временах: о детстве в коммуналке, маме, которая заставляла делать уроки, и обо всём, что осталось в далёком Союзе.

Только теперь от Киры никто ничего не требовал. Такая пьянящая свобода, что даже не знаешь, куда потратить. Иногда она выбирала отношения или занятия музыкой, но и это проходило, не наполняя её целиком. А вот процессу чаепития девушка отдавалась всецело: она была тем человеком, которого проблемы, радости и достижения — будь то личные или чужие — волнуют меньше, чем повседневный быт.

Кира налила крепкий цейлонский чай в фарфоровую чашку и уставилась в окно. Со двора отъезжали машины, а школьники с рюкзаками спешили разделаться с пресловутым гранитом науки. Сверху эта картина чрезвычайно забавляла. Город, как гигантский муравейник, ежедневно выпускал тысячи людей, где каждый тащил на плечах свою ношу — самую важную. И пока они утопали в придуманных делах, Кира с удовольствием делала очередную затяжку. Муравейник не трогал её, полагая, что чем-то она да занята.

Дым опускался по горлу в лёгкие и оседал клубками ощущений. Дождь не прекращался до самого обеда, что было свойственно этому городу. Если бы не любители перчаток, Кире незачем было бы выходить из дома: на музеи и скверы девушка насмотрелась ещё в студенческие годы, а люди и вовсе перестали производить должное впечатление.

Она была асексуальна.

Меньше всего её заботили объятия, поцелуи и остальное по списку. Богатый опыт в отношениях привёл к тому, что она утратила к ним всяческий интерес. Иногда ей нравились картины или шейные платки, но чтобы какой-то парень вскружил голову…

К двадцати девяти годам она могла бы обзавестись семьёй или хотя бы увлечением, которое наполняло бы жизнь смыслом. Кира же плыла по течению, стараясь никого не задевать в потоке. Она не чувствовала одиночества и не создавала из него культа. Привычка быть одной стала естественной как смена времён года. И если снегу в июне ещё удивишься, то тем, что за осенью следуют зима, — вряд ли. С годами она научилась радоваться простым мелочам: дождю за окном, струящемуся по комнате дыму, остывшему чаю и тому, что сегодня никуда не нужно идти.