А что это за красная кнопка?

А что это за красная кнопка?

Я только что уничтожил свой мир. Мир, где был мой дом, любимая… Всё. Сам.

Неважно, что существовали они лишь в этих серых стенах в моем компьютере. Я давно перестал видеть что-либо за границами монитора. Кластер из двадцати экранов, занимавший всю стену единственной комнаты, и виртуальный шлем – это и был мой мир в реале. Больше ничего не нужно.

Можете назвать меня как хотите – идиот, псих, задрот – было такое слово в дни моей юности. Любишь поиграть в игры – задрот, маниакально стремишься узнать все обо всем – задрот, сидишь на биржах круглосуточно в надежде, что вот сейчас твоя монетка вырастет в миллион раз – задрот.

Сейчас почти все задроты. Почти потому, что в любом обществе находятся чудаки, которым подавай что-то другое, не как у всех. Странное желание увидеть закат своими глазами, когда есть миллионы закатов куда красивее и в 3Д, и с эффектом полного присутствия. В подписках мелькали совсем невероятные придурки, которые возятся с животными. Живыми животными, да, теми, которые срут и дохнут. В нашем небольшом, едва на миллион, городе насчитали одних собак около сотни. Это сколько же шизиков вокруг? Готовых идти каждый день со своей собакой убивать время в ожидании, пока это недоразумение отправит надобности, как говорят, обнюхается со всеми встреченными себе подобными.

Спросите, откуда я это знаю? У меня тоже была собака. Это было в детстве, до … до всего. Да, когда-то и у меня была семья, родители. Родители и сейчас есть, в последний раз я с ними списывался лет семь назад. Они переехали в тропики, живут на каких-то островах. Точный физический адрес я не знаю, мне он и не нужен.

Странно. Почему-то кроссовки мне стали малы, и куртка маловата в плечах. Ну да, в медбокс мы добавили протеины и режим стимуляции мышечной массы. Ей нравились в меру накачанные мужчины. А куртка эта покупалась на дрыща-студента.

Желание выйти из дома последний раз появлялось лет двадцать назад. Даже точно помню, после пятьдесят восьмого крэша. Выйдя в полурассветный город, прошел сто метров и больше идти никуда не захотел. Никогда. Шел я в круглосуточный магазин за бутылкой коньяка, залить очередную очень болезненную неудачу. Влез в собачье дерьмо, еще больше расстроился, перехотел коньяка и вообще пить. Я четко и без всякого дерьма знал – коньяк не поможет. Было в моей жизни то, что я хотел забыть, залить так, чтобы не протрезветь никогда. А больше всего хотелось сдохнуть. Вот только предпринимать для этого ничего не хотелось. С голоду не дали умереть друзья, да, у меня они были, а потом мать.

В этот раз на улице день. Солнце периодически выглядывает из-за облаков. Не жарко и то хорошо. Удивленно замечаю, что иду по улице я не один. Надо же… В моем представлении на улицах давным-давно должны быть только роботы-курьеры типа тех, что доставляют мне еду и заправляют медбокс. Нет, вот они есть, благодаря им улица кажется оживленной. То и дело снуют машины, тоже роботы, выгружают робокурьеров, забирают пустых.

Но что делает на лавочке тот старик? Отламывает от настоящего батона маленькие кусочки и бросает их на дорожку. Вокруг него вертятся аж три уборщика и несколько птиц. Голуби. Не только они, черно-серая ворона чуть в стороне тоже потрошит клювом небольшую корку. Робот-уборщик, похожий на перевернутое ведро, подъехал к вороне, пытается втянуть в себя корку, мелкие крошки уже покатились к трубке пылесоса уборщика. Ворона громко каркает, клювом долбит по крышке уборщика. А звук, действительно, как у ведра. Уборщик уезжает в сторону, начинает воевать за крошки с голубями. Воробьи тоже тут, их много. Рассмотрел я их только сейчас, когда подошел поближе. Ворона покосилась на меня и взлетела на ближайшую ветку. Голуби и воробьи меня проигнорировали. Мелкие проныры пользуются численным преимуществом, уборщики почти впустую мечутся за каждым падающим кусочком. Но пока неповоротливые железки доезжают до нужного места, кусок чаще всего оказывается в совершенно другом месте, распотрошенный на мельчайшие крошки.

Дорогу переходит кот. Роботы курьеры, машины – десятки их замирают и терпеливо ждут, пока хвостатый продефилирует мимо. У кота такой вид, как будто он идет по пустыне, вокруг никого нет и быть не может.

Впереди меня идет девушка. Походка нетвердая, она каждым шагом словно проверяет под собой дорогу. По другой стороне семенит старушка со старомодным смартфоном в руке. Она прижимает гигантскую пластину к щеке маленькой ручкой, второй опираясь на трость. И это в эпоху, когда в каждой квартире стоит медбокс, способный вылечить от чего угодно. Да что там вылечить, сделать хирургическую операцию, вставить имплант, срастить кости и ткани за считанные часы.

Будь двадцать пять лет назад такой медбокс, возможно, все было бы не так. После аварии моя девушка, Лика, жила еще сорок семь минут. Скорая приехала через пятьдесят. Трехколесный мотомонстр с передом автомобиля и задом тяжелого байка, даже не затормозил, сбив ее. Его нашли, был суд, но все это уже не имело значения. Это чудовище сожрало все, что мне было дорого. Любимую и маленькую жизнь внутри нее, о которой я узнал лишь утром того дня. Потом – жесточайший запой, ссора с родителями. Почти удалось загнать себя в могилу. Друг еще с первого класса, Димка, притащил медбокс, вытащил из физических проблем, но не из депрессии. Шагом отчаяния с его стороны стало то, что он подсунул мне «Эволюцию». Сам он учился в военном и подобным не страдал.

Мне сорок пять, выгляжу максимум на тридцать пять. Последние двадцать пять лет я провел в виртуале. Там смог заработать достаточно, чтобы эти двадцать лет не работать, просиживая круглые сутки за «Эволюцией». Симулятор окружающего мира. Выбираешь себе мир и развиваешь его. Хочешь – в роли бога, хочешь – поселяешь собственный персонаж в созданном тобой мире. Ограничений немного. И правил тоже. Но они все-таки есть. Главное – у каждого шага есть последствия.

Пятьдесят восемь раз я начинал симуляцию и пятьдесят восемь раз мир, созданный мной, постигала катастрофа. Войны, эпидемии, катастрофы… Меня не интересовало погружение в создаваемые миры, я играл в классическом «режиме Бога». Пятьдесят девятый я уничтожил сам. Прийдя после короткой неудавшейся прогулки, забросил кроссовки в очиститель и запустил сим в пятьдесят девятый раз. Выбрал начальной эпохой триас. Ускорение – предельное. В триасе это миллион лет в минуту, в палеолите – тысяча. К средневековью максимальная скорость снижалась до года в минуту, двадцатый век шел уже лишь по дням. Когда я дошел до четвертого февраля двухтысячного, острой болью в сердце отдала мысль: «Она родилась. Но ее нет.» Без раздумий я удалил первую за год успешную симуляцию. Не жаль было целое человечество, в котором не было войн, которое к двухтысячному вовсю осваивало Марс и спутники Юпитера, в котором… В котором не было ее.