А мы не ангелы

А мы не ангелы

Джоан Хилл казалось — ещё немного, и она задохнётся. Сердце ухало в груди, в боку кололо, к горлу подкатывала тошнота, лёгкие сжимало. Сколько пролётов уже ставшего родным полицейского участка она преодолела? Сколько трупов оставила за собой? Когда она увидела лежавшего в неестественной позе секретаря Джека Ли, в её голову закралось подозрение: что-то упустила. Расследование, порученное ей начальником спецподразделения, зашло в тупик. Улики были на руках, и она могла бы чётко сказать, кто тщательно вычищает верхушку администрации их города, но они словно плавали у неё, да и у её коллег, перед глазами. Лицо предполагаемого серийника было мутным, но знакомым.

Хилл согнулась пополам, закашлялась с надрывом и быстро задышала через нос — желудок бунтовал. Запах крови был осязаемым, тянулся за ней с первого этажа, впитывался в кожу с каждым найденным телом. Прокашлялась ещё раз, прижала кулак к желудку и зажмурилась. Слух, ещё некоторое время назад будто скрученный на минимум, обострился. Вокруг была неестественно мёртвая тишина, прервавшаяся неожиданно страшно — хрипом: «ТЫ!», знакомым: «Какая догадливость», пробравшим до самого нутра хрустом и звуком упавшего тела.

Джоан отказывалась верить. Гарри Эванс.

Гарри, который был напарником последние полтора года. Его перевели в их отдел после того, как обнаружили первый труп. И чем дальше, тем больше они тонули в крови и грязи.

Гарри, который был её парнем больше года. Они делили друг с другом кров и... кровь? Так получается?

Мозг Джо, в стрессовой ситуации продолжавший нещадно работать, наконец подставил лицо любимого человека в размытый образ того, за кем они гнались. Последний пазл встал на место, картина проявилась перед глазами. Сомнений больше не было. Это он.

Джоан позволила себе слабость — на мгновение, на жалкие пару минут — осела у стены на пол, обхватила колени руками и беззвучно закричала. Она не доверяла никому, слишком часто её предавали. Эванс научил. Впаялся, врос в неё. И всадил нож в спину, как бы пафосно это ни звучало. Боль, сконцентрировавшаяся внутри, трансформировалась с каждым воспоминанием, связанным с возлюбленным. И трансформировалась она в ярость. Хилл вскинула голову, глядя в стену перед собой. Кровавый отпечаток ладони на ней она восприняла уже как само собой разумеющееся. Ярость же и подняла её на ноги. Тошнота отступила, хотя желудок ещё сильнее сжала невидимая рука. Она нашла в кармане джинсов резинку, забрала распущенные длинные пряди в неаккуратный, но тугой хвост, быстро проверила количество патронов в стволе.

— Ну, держись, сукин ты сын, — выругавшись, сорвалась с места по направлению к появившемуся запаху гари. Шаги гулко раздавались в пустом коридоре. Этот шум её не заботил, стало откровенно плевать.

Тело начальника их отдела, обнаруженное за углом, трогать не стала — она видела, что жизни в нём уже нет. Запах гари и крови стал для Джо проводником. Шаг за шагом, этаж за этажом, пока наконец она распахнула дверь в спортивный зал. Посередине, прямо на полу, тлела перевёрнутая дьявольская пентаграмма. На каждом конце стояло по большой старинной чаше, наполненной, судя по цвету и витавшему в воздухе запаху, оседавшему на языке металлом, кровью. Там же, спиной к ней, стоял Гарри Эванс. Но в то же время это был не он — прибавил в росте и стал мощнее в плечах. Вскинув пистолет и замерев на месте, Хилл громко сказала, стараясь взять под контроль сорванное бегом дыхание:

— Привет, ублюдок. Ты забыл взять на смену ужин. Я привезла.

— Какая ты заботливая, Джо, я ждал тебя, — раздалось насмешливое, и Гарри обернулся. Первым желанием было отшатнуться. На Хилл смотрели светящиеся неестественным золотистым светом глаза, зрачок которых был вытянут вверх. От тёмной зелени в них не осталось ничего. Улыбка, растянувшая любимые губы, обнажила удлинённые, даже на вид острые клыки.

Эванс склонил голову набок, приподнял ещё одну чашу, которую держал в руке. Глаза Хилл расширились от ужаса — она увидела длинные когти, которыми Гарри, видимо для усиления эффекта, повёл. «Бежать» набатом билось внутри, но она не пошевелилась:

— Какого хуя происходит? — слова вырывались с трудом сквозь плотно сжатые зубы. Эванс направился в её сторону. — Что ты такое?

— О, милая, всё никак не было времени рассказать, — он подошёл. Аура его — тёмная, сгустившаяся вокруг — давила, окутывала пальцы, заставляя разжать их. Пистолет гулко упал на пол, а Хилл пошатнулась. И была обнята, вжата в горячее, знакомое и одновременно незнакомое тело. Задрожала — от смеси ужаса и накатившего нездорового возбуждения — НЕ ЕЁ возбуждения, навеянного этим...

— Я демон, любовь моя. На все вопросы отвечу позже. Идём.

Хилл не хотела идти с ним. Она сама билась внутри, кричала, материлась, умоляла отпустить её, дать контроль над разумом. Но тому, кто назвал себя демоном, нужна была послушная кукла. На время проведения ритуала, разумеется.

— Ничего не бойся, — продолжал говорить Гарри как ни в чём не бывало, пока вёл Джоан к пентаграмме. — Освобожу, когда сделаю все необходимое. Не могу и не хочу потерять тебя из-за твоего страха, предрассудков и упрямства.

Хилл, слышавшая все это и шагавшая рядом с демоном, в глубине своего сознания всё повторяла: «Пошёл ты, пошёл ты, пошёл... ты...». Эванс оставил её посередине пентаграммы, дал в руки чашу, коротко бросил:

— Держи крепко, — и направился к остальным. Извлёк из кармана чёрный бархатный мешочек, развязал, принюхался, кивнул сам себе и, пройдя по кругу, всыпал в каждую из чаш по щепотке какого-то вещества. Сказал что-то на неизвестном Джо наречии — низкие грубые звуки перекатились бы на языке, повтори она их. Свечи резко вспыхнули и почти погасли. Стало гораздо темнее.