А на небе ни облачка

А на небе ни облачка

Срочная телеграмма: "Самолёт Як-18 службы МЧС пропал над Байкальским заповедником во время тушения лесного массива. Прошли сутки. На связь никто не вышел. Ваша сестра была в нём. Поиски продолжаются".

Были первые числа теплого липкого июля. Это время года всегда сырое и жаркое, будто соткано тугой паутиной. Я лежал в гамаке, сделанном руками деда, и размышлял о грустном. Лето – такое сладкое слово, будоражащее сознание даже самого отсталого человека в мире.

Я подложил руки под голову и чуть прижмурился, улавливая блёстки солнечных лучей сквозь зелёную крону деревьев. Гамак располагался между сливами – высокие деревья с сухой корой и редкими ветвями, тянущимися к небу. А на них вырастали каждое лето большие темно-синие, порой, глубоко чёрные сливы. Теперь я лежал в гамаке, и мне было лень пошевелиться, протянуть руку, чтобы сорвать этот мясистый плод, где под тонкой упругой кожицей скрывались мягкие желтоватые волокна, брызгающие липкими каплями на щёки и нос при неосторожном укусе.

Я совсем закрыл глаза, свесив ногу с гамака и отталкиваясь от сырой земли (ведь ночью прошёл дождь), ловя босой пяткой влажное тепло от почвы. Лёгкий прохладный ветерок безмятежно касался моих коротких волос, щекотал пальцы и покачивал тонкие ветки молодых яблонь. Раздался треск сучьев, и я вышел из дремоты.

В пяти метрах от меня дед вместе с дядей разжигал костёр, готовясь к варке ухи из только что пойманной на водохранилище рыбы. Этот улов был посвящён ей. Над ними, рядом со старым выцветшим бревенчатым сараем, на достаточно крутом пригорке, рос абрикос. Кривое громоздкое дерево с широким стволом раскидывало свои низкие мохнатые ветви, что были заботливо усыпаны оранжевыми фруктами, на значительную длину. Я вдруг вспомнил, как не раз мы со старшей сестрой на спор залазили на него и собирали плоды в небольшие пластиковые ведёрца: сочные пластичные абрикосы радужного оттенка мы передавали бабушке для варенья, а сами брали молоток и доставали сладкие ядрышки из косточек. 

Почему-то на глаза набежали непрошеные слёзы, которые я, 33-летний здоровый мужик, тут же смахнул, мнимо улыбаясь. Я встал с гамака и неторопливо, босиком по густой, ещё влажной траве, прошёл к стройной, потягивающейся вверх, красивой яблоне. Всего их у нас было три, расположившихся в виде неровного полукруга. Все тонкие, с упругими ветками и обильным количеством среднего размера круглых яблок, что меняли свой цвет от салатового до ярко-красного, а потом рассыпались горстями по земле вокруг. Вперемешку с ними, через тропинку за сливами, стояли груши – огромные тяжёлые и колючие деревья с невероятно быстро отраставшими ветками, которые дед ежегодно подпиливал.

Ещё зелёные плоды так и оставались впоследствии тугими и жестковатыми, лампочкообразными фруктами с терпкой кисловатой внутренностью. Во рту от одних воспоминаний появилась оскомина. Я ласково провёл ладонью по гладкому стволу яблони, наморщился от ухнувшего в мою сторону дыма и быстрым шагом по земляной тропке вышел к прямоугольному участку: с левой стороны заполненному вьющимися ростками отцветшей клубники, а с правой – засаженному клубнями картофеля.

Я втянул в себя запах и поймал аромат жареных кабачков. Моя голова автоматически повернулась направо. Там жили наши соседи по даче – те самые, с которыми каждый вечер бабушка и дед любили играть в карты под закипающий на дровах самовар. Мой друг детства Сергей вдруг заметил меня и приветливо помахал рукой. Чтобы к нему попасть, надо было всего-то ступить по ухоженной тропинке между колючими царапающимися кустарниками терпкой красной смородины, сладкущей чёрной и нежнейшей алой малины, но мне не хотелось. Я отвернулся влево, обошёл грациозные яблони и опустил в металлический бак, доверху заполненный дождевой водой с полупрозрачной тиной по краям, ладони. Умывшись, я почувствовал прохладную лёгкость.

Мама вместе с бабушкой сидела на ступеньках, ведущих в наш уютный двухэтажный домик, и чистила картошку. Та так и норовила выскользнуть из заботливых рук. Стало нестерпимо больно и жарко. Мои любимые женщины о чём-то напряжённо беседовали, постоянно огорчённо хмурясь, а перед ними – за стеной из лозы, что ограждала обеденный семейный стол с двух сторон, красовался цветочный сад. Огромные тюльпаны, пёстрые астры и благоухающие розы были разбросаны на небольшой площади вперемешку с душистыми хризантемами и хрупкими каллами. И над всеми ними летал рой ос, пчёл и других неизвестных мне насекомых, создавая мерное гудение, напоминающее далёкий зов самолёта.

Мы переглянулись с дедом и дядей, ловя себя на одной и той же мысли, тревожащей исподтишка нас всех. Я вернулся на место и вновь прилёг на остывший гамак, внезапно вспомнив, что позади домика росли старые вишни, дающие кисло-сладкие чёрные ягоды, что таяли во рту, и пожелтевший от солнца куст крыжовника. С этой мыслью я и уснул. 

Лёгкий добрый смех раздавался где-то поблизости уже некоторое время, но я лишь продолжал отмахиваться от солнечного зайчика, что беспорядочно прыгал по моим глазам. Будто в тумане из блестящих и разноцветных мыльных пузырей я увидел весело перепрыгивающую каменные выступы, спускаясь по пригорку от раскрытых настежь ворот, девочку. Она становилась всё ближе, не замеченная никем больше, а её звонкий смех разлетался и пугал бабочек. В уголках моих прищуренных глаз собрались горячие солёные капли.

- Идём?

Мой сонный голос сумел лишь вопросительно хмыкнуть, а в зрачках всё ещё бегали солнечные упрямые зайчики.

- Абрикосы поспели, брат, пора собирать. На спор?

Глаза пронзительно защипало, вынудив меня протереть их, убирая прочь слёзы. Но довольное видение никуда не делось. Я ахнул. Взрослая девушка в грязной задымленной одежде с побелевшими от пыли, завязанными в тугой хвост, волосами стояла возле сарая и беззаботно отряхивалась.

- Сестра?

Я окончательно проснулся. А к ней уже стремительно приближались родные, хватали в охапку, прижимали к себе и всё время целовали. Мама и бабушка плакали, трепетно слушая рассказ о неудачном и сложном приземлении, после которого ей с товарищами пришлось почти сутки брести до ближайшего села, мимоходом спасаясь от огненных лап, и о том, как, узнав о телеграмме, она бросила всё и примчалась к нам. Стоял теплый липкий июль, вернувший надежду.