… А ты окликнул
Ну, так нельзя, – уже и за полвека перевалило, а на Байкал всё не соберусь. Это хорошо, когда есть мечта, но если она, не даваясь в руки, становится идеей-фикс, то нужно срочно что-то предпринимать. Лучше всего, эту самую мечту осуществить. Поднатужиться, и – осуществить.
Лето, обычно суровое и короткое, в этот год пришло вовремя, и с самыми серьёзными намерениями отогреть мой заполярный городок. Жара, удивительная для наших высоких широт, устроила форменный бенефис. Иззябший город, аборигены, растительность и живность с благодарностью аплодировали ей, вызывая на бис. И эта редкая на северах благодать всё выходила и выходила на поклон, и сбегать от неё не было никакого желания. А тем более, уезжать. Даже на Байкал: сошлись, наконец, звёзды, и был куплен билет.
– Далеконько…– резюмировала сестра, разглядывая карту. – Так радикально в восточную часть страны мы никогда не захаживали. А тут – Иркутск… Слушай, страшновато как-то даже. Может, ну его? – И потянулась за таблеткой от давления.
– А ничего, что мы уже больше сорока лет живём в Заполярье? Тебя такой факт не пугает? Чемодан собирай, лучше – на колёсиках, – было ей ответом: заразить сестру своей мечтой мне удалось совсем нетрудно.
И вдруг негромкий мотивчик стал назойливо слышаться на фоне моих дорожных сборов. Полузабытый мотивчик из юности, некогда влекущий, рождённый солнцем, быстроногой юностью, той, казалось, легковесной встречей на Рыжем краю, – райончике одной кубанской станицы… Почти забытый мотивчик, уже давно не ранящий…
– …ещё один поцелуй, Олька! Я ещё левый глазик твой не поцеловал… Ты знаешь, что рождена для того, чтобы целовали твои глаза?..
И приятно такое слушать приезжей семнадцатилетней девчонке от рослого, статного казака, с шапкой вьющихся волос, только что отслужившего, и смешно… И больно – тушь глаза ест, после страстных-то поцелуев. Стремительно срываюсь с лавочки, хлопаю калиткой, вслепую бегу к умывальнику. Вслед отчаянное:
– Олька, я тебя обидел?!
Не обидел. Тогда парни запросто девчонок не обижали. Нормальные кубанские парни приезжих симпатичных девчонок не обижали...
А после танцев стайка молодёжи, шедшая на Рыжий край гурьбой, незаметно делилась на пары и растворялась в благодати летней кубанской ночи. В упоении жизни взахлёб стрекотали цикады, ветер шептал деревьям милые глупости, и они охотно отвечали ему, призывно кивая кронами. А небо, бессовестно кичащееся огромными яркими звёздами, небо, по сути, было нищим: его никто не держал за руку. И не целовал его глаза.
– Я домашним сегодня сказала, что еду с тобой. Не разговаривают со мной… Ну, вот, что мне делать? Нянькой пожизненно прислуживать моим мужикам? Не хочу!.. – сестра решительно закусила чай кексом. – Не для того я на пенсию выходила, чтобы поездками на Байкал разбрасываться. Всё! Едем!
Едем, конечно, едем: сюжет вовсю тащит за собой, не спрашивая нашего согласия.
Благодать воркутинского лета отпустила с трудом, в знак протеста отметившись теплом и в день нашего отъезда. Полярный день бежал за окошком вагона до Ухты, потом обессилел, отстал. Прости, мой любимый, я сколько можно длила наши свидания, до самого августа… Знаешь ведь, что уже тоскую по тебе…
– …тёть Марусь, знакомься с невесткой!
«Невестке» в тот день исполнилось восемнадцать. Весь молодёжный политес Рыжего края собрался у горной реки Лабы, в местечке со смешным прозвищем – Гунькино. Сама собой накрылась «поляна». Хотя, и в кавычки слово можно не брать – столом послужила самая настоящая поляна. Солнце, чистое небо, речка, друзья – каких подарков ещё желать! А, вот же, подарили. Плюшевую собаку, большую, с приложением клички: Джялый. Так тебя в детстве мальчишки прозвали: Джялый. Но мне больше нравилось твоё имя – Саша. Мы с тобой, очарованные летом и юностью, совсем и не думали, что в природе существует разлука, что она уже следит за нами в полглаза, и что только плюшевый твой тёзка уедет со мной в Воркуту.
Знала твоя мама, что появилась у её младшего зазноба, приезжая. Оттого и пришла к месту молодёжного веселья, посмотреть, – в станице это делается запросто. И ответила на задиристую реплики безмужней матери двоих детей, Татьяны, сохнущей по тебе:
– Ой, да сколько их таких ещё будет!..
Нисколько.
В день моего восемнадцатилетия ты сделал мне предложение. Мы поднимались на кручу, и ты сказал: «Олька, давай поженимся». Просто сказал, без пафоса и отступлений. Я не восприняла всерьёз.
Великое дело – хорошие соседи и попутчики. Повезло нам с сестрой на попутчиков. Они входили и выходили – в Кирове, Перми, Тюмени, Свердловске, Омске, Новосибирске, Красноярске…– а мы будто продолжали всё ту же одну беседу, добрую, задушевную. До Иркутска ехали приятные люди, вареньем угощали, малиновым…
Иркутск не подвёл: встретил солнечной спокойной погодой, хотя накануне так бушевала гроза, что переходы вокзала оказались затопленными.
И с гостиницей, которую бронировали наугад, по Интернету, угадали – в старой, исторической части города она оказалась. Тихая, спокойная. Карту постояльцам выдали, ориентироваться. В предвкушении грядущей экскурсии ищем на ней улицу сбора группы. Не находим. И так, и эдак крутим карту, в восемь глаз смотрим, вооружившись очками – нет на ней такой улицы, заявленной в путёвке, и всё тут!.. Спасибо администратору, спас от состояния фрустрации двух пенсионерок: искомая улица нашлась на другом берегу Ангары, а карту нам выдали только на этот.