А у реки догорали костры

А у реки догорали костры

Я очень хорошо помню лицо того, что стояло передо мной в том лесу. Это нечто мало походило на человека в привычном понимании: кабаний пятак, заросший отражающей лунный свет щетиной, клыки, явно позаимствованные всё у того же зверя, и глаза, горящие зловещим кроваво-красным светом из выжженных до костей глазниц. В наше время люди, конечно, как только не изгаляются, дабы подчеркнуть свою индивидуальность, но выжженые глаза с жизнедеятельностью не вяжутся от слова совсем.

Это сейчас, спустя годы, мне легко рассуждать о той встрече, а в тот момент я был готов уверовать хоть в Ктулху, хоть в макаронного монстра, если б их адепты вдруг появились рядом и отогнали это существо.

Я смотрел на него, не в силах произнести ни единого слова, и готовился послужить ему ночным перекусом. Чудище, однако, закусывать мной, внезапно, не торопилось и просто наблюдало за тем, как я старательно прикидываюсь деревом.

Выждав пару минут, нечто издало несколько булькающих звуков, завершив их человеческой речью:

— Паря, отомри! Я предпочитаю курятину.

И, увидев на моём лице вселенское изумление он вновь забулькал и схватился за своё, внушительных размеров, брюхо, покрытое всё той же щетиной.

Смотря на это, я, первым делом, изо всех сил ничего не понял, но вскоре до меня дошло, что это бульканье есть ни что иное, как смех стоящего предо мной существа.

Разумеется, я уже и думать забыл о том злосчастном папоротнике, цветок которого я отправился искать. Дух авантюризма, чтоб его...

Испуг, мало помалу, сошел на нет, и я осмелился задать вопрос:

— Ты... Кто?

— Я, паря, уже и сам не знаю... — вздохнуло существо — Веков семь назад уверенно назвался бы человеком, а сейчас — сам видишь...

— Да уж. Такое попробуй не заметь!

— Как тебя звать-то? Впервые за полвека с кем-то болтаю, какое-никакое — а событие.

— Дмитрий.

— А меня Жданом зовут... Звали.

Существо издало ни с чем не сравнимый скрипучий звук и почесало свисающее до колена левое ухо снабженной бритвенно-острыми когтями и покрытой волдырями и гнойниками рукой, вскрыв при этом пару-тройку растущих на ухе нарывов. Сие действо мгновенно вызвало у меня приступ сильной тошноты, от которой голова пошла кругом.

— Да, знаю, как это выглядит. — вздохнул Ждан — Но что поделать? Не вскрою — разрастутся ещё пуще. Но я, знаешь ли, уже привык.

— Постой, ты сказал, что был человеком?

— Всё верно.

— Так что же с тобой случилось? Как получилось, что ты стал... эм... таким!

— Хе! А ты, Митяй, любопытный, как я погляжу. Ну да ладно, слушай. Всё началось веков семь назад, аккурат на такую же, как нынче, Купальскую ночь.

Над селом сгущались сумерки. На каждом конце, улице, на каждом дворе кипели последние приготовления к празднеству: девки плели венки, парни сооружали кострища, мужики стаскивали к месту празднования ненужные вещи, а бабы готовили угощения. Ажиотаж и суматоху не разделяли лишь волхвы, возведшие временное капище загодя и, потому, спокойно ожидавшие урочного времени, когда на небе загорится третья звезда.

Ожидание было недолгим, вскоре зазвучали бубны, и волхвы дали знак послушникам, в нетерпении ожидавшим возможности принять участие в разведении живого огня. С великим рвением взялись они за пеньковые канаты, закреплённые на широком, заострённом книзу бревне, которое стояло в выдолбленном углублении в ещё одном бревне. Сверху вся эта конструкция крепилась к крепко сбитой раме при помощи хитроумной цепи, которую сколько ни крути - не перекрутишь.

Одним из послушников был и мой друг по имени Ясноок, которого после сегодняшних обрядов должны принять в ряды волхвов. Посему, ему была отведена особая роль в том обряде. Пока остальные приводили бревно в движение, он бил в бубен и воздавал хвалу богам.

Где то позади толпы, увлеченной созерцанием этого и ожидавшей живого огня, дабы взять его толику и разнести по всем кострам (попутно растопив им и домашние очаги), волхвы приносили жертвы, и совершали таинства.

Ясноок успеть пропеть целых три хвалебных гимна, прежде чем огонь был, наконец-то, получен, и селяне, похватав лучины и факелы, начали разносить пламя по кострам и очагам, даже кузнец Вакула решил растопить свой горн живым огнём, дабы задобрить Сварога и снискать его благосклонности.

Я же не принимал в данной процессии никакого участия, лишь наблюдал. Да и зачем? Домом я к своим тридцати годам так и не обзавёлся, а семьёй — и подавно, так что тащить живой огонь мне было некуда, да и незачем. Единственной причиной моего присутствия здесь являлась возможность отыскать цветок папоротника и тем поправить своё положение.

Не зря же говорят, что этот цветок способен исполнять желания. Вот я и решил пожелать благополучия, ибо все прочие способы наладить жизнь провалились. Часть — по воле случая, часть — по собственной глупости. Второго, собственно, больше. Да и сам я был тогда довольно твердолобым и недальновидным человеком. Настолько, что однажды в ближнем городе устроил заварушку из-за трёх мятных пряников и кринки молока. Сам не знаю как так вышло, ну да не суть. Что было, то было. Да и мы сейчас не о том.

После того, как костры были разведены, ненужные вещи сожжены, а череп коня успешно сбит с колеса, надетого на стоящий в центре кострища столб, молодёжь принялась прыгать через костер: некоторые прыгали поодиночке, другие — парами. Даже поверье имелось: если парень с девицей прыгнут, держась за руки, и в прыжке не расцепятся — быть им вместе всю жизнь, а ежели им вслед ещё и искры полетят — быть в их доме счастью великому да благополучию.

Мне эти забавы всегда были чужды, за что меня порой подозревали в колдовстве и сговоре с чертями. Глупые суеверия правят нашим миром, и с этим ничего не поделаешь.

Я направился сразу в лес, надеясь избежать соперников, что могли бы отыскать цветок раньше меня, и принялся искать. Я обыскивал каждый колок, каждую рощицу в округе, пробираясь всё глубже в лес. Я так увлёкся поисками, что не заметил, как оказался в еловом бору. Почти весь свет здесь поглощали раскидистые еловые лапы, и разглядеть что-то дальше двух шагов от себя было попросту невозможно.