Дьяволы.
Сатана.
Тьма.
Боль.
Страдание.
Приют «Ангел» вместо тысячи слов, можно охарактеризовать одним единственным словом — ад.
Все местные жители Лондона знали это ужасное пристанище, которое практически находилось на виду у всех; до бедных и больных детей им не было дела, они считали, что эти дети — бесполезный сброд всякого шлака.
Но на самом деле эти детишки были умны и временами счастливы. Забав было мало, но, как говорят, дети есть дети. Детвора радовалась, когда им подавали на обед непротухшую еду, временами на ужин перепадали фрукты: мелкие, сморщенные сливы или яблоки, сплошь изгрызенные червями, а иногда — куску чёрствого хлеба.
Об изможденных, напуганных детях, измученных холодом и голодом, часто забывали на многие недели. Вместо заботы и ласки регулярными были только опыты, которые проводили над ними.
Опыты были изощрёнными, жестокими. Каждый понедельник месяца им вводили болезненные сыворотки. Лица врачей, скрытые медицинскими масками, сливались в одно, на этом безликом воплощении ужаса живым были только глаза, любопытные, алчные, жестокие.
Глава 1.1.
5 марта 2015 года
Проснувшись в пять утра от хриплого и грозного крика нашей «няни», мы все вздрогнули. Настроения у этого чудовища вновь не было, впрочем, как обычно. Значит нас оставят голодными или изобьют.
Как же я устала от этого. Я — Алиса, мне 16 лет, фамилии у меня нет. Я не знаю о себе ничего, кроме своего возраста и имени.
Выросла я в приюте под названием «Ангел». Такое прекрасное название, но в этом заведении не знают, что такое милосердие. Мы никогда не находим родителей, как в обычный приютах. Вы спросите, что с нами делают? Ответ прост — нас продают.
Мы — подопытные, над нами ставят какие — то эксперименты. Колют и пичкают таблетками. Наша «няня» нас ненавидит, бьет. А если кто — то посмеет возразить, она тащит в подвал, там пыточная… Мне кажется, что любая наша шалость, проступок или неловкое движение доставляют ей радость, она любит причинять боль, и не уверена, что для этого ей нужен повод.
Я давно перестала сопротивляться или чувствовать боль. Вы думаете, это невозможно? Поверьте, и к боли можно привыкнуть. Достаточно вспомнить, что в прошлый раз она была сильнее, скручивала тело, заставляла сцепить зубы или до крови кусать губы и терпеть, задыхаясь от собственного крика, ждать, когда красные пятна в глазах почернеют и наступит темнота. А в ней нет места боли.
Звук тяжелых, грузных шагов приблизился к нашей с девочками двери, раздался сильный удар. Обычная дверь просто сломалась бы от такого удара, если не одно но — наша была железной.
Наша палата — это большая комната с двадцатью четырьмя кроватями и грязным, давно не мытым окном с решётками.
Мои мысли прервал удар по лицу и няня схватила меня за волосы:
— Сволочь, как ты посмела не слушать меня?! Я тут распинаюсь, говорю, а ты, мелкая дрянь, даже не слушаешь меня!
Она ударила меня по лицу еще раз и я упала на пол. Я закрыла глаза. Другие девчонки стояли в стороне, они знали, если подойдут, будет хуже… И мне, и им.
— Сегодня ты, маленькая прошмандовка, уезжаешь, ты мне надоела. А твое сердце дорого стоит.
От этих слов я содрогнулась, мне стало страшно. Безумно страшно.
— Прошу вас, не надо, — выговорила я дрожащим голосом.
Она же просто усмехнулась и что — то прошептала. Я не услышала, от страха у меня кружилась голова, кровь стучала в висках, пол уходил из — под ног. Она крикнула, обращаясь к кому-то в коридоре:
-Уведите ее в кабинет двести семьдесят восемь. Живо!
За мной пришли санитары, я стояла, безвольно опустив руки, все было, как в тумане, казалось, что это происходит не со мной. Понимание того, что ты скоро умрешь, ломает тебя, лишает сил, превращает в равнодушную куклу. Страшно.
Очнулась я, когда врач мне что — то вколол в руку. Последнее, что я увидела, это была мутная зелень в шприце. И глаза врача, полные безразличия. Я провалилась в темноту.
***
Я иду по тропинке, под босыми ногами шуршат мелкие камушки, они не режут ноги, так не бывает, как бы осторожно я ни шла, под ноги, стертые и огрубевшие, обязательно попадется острый, хорошо, если не распорет ступню до крови. Я поднимаю глаза вверх, ветер колышет верхушки деревьев. Так спокойно… Странно, я не чувствую ветра, он не касается моего лица, не ворошит волосы. Здесь нет въевшегося в одежду и, кажется, в саму кожу, противного, затхлого запаха вечно холодных, промозглых палат и коридоров, наспех вымытых в холодной воде тел, прокисшей еды, сквозь который просачивается вездесущий запах лекарств. Здесь не пахнет ничем, я ничего не чувствую, пусть так, хорошо. А здесь можно остаться? Я не знаю, кому задаю вопрос, может, самой себе, хотя ответ очевиден.
Мне навстречу выбегает котенок. Черненький, я наклоняюсь, чтобы его коснуться, меня ослепляет яркая вспышка. Всего на мгновение.
***
Я открыла глаза, я в машине, меня куда — то везут. «Я умру? Меня продали?» На все эти вопросы, ответ только: «Да».
Машина остановилась и я притворилась спящей. На переднем сидении - двое мужчин, слышно по голосам.
— Эта еще спит. Ну, ничего так, миленькая. Жаль, что поиграть с ней нельзя. Эх, жизнь несправедливая штука.
-Да, согласен, ладно, пошли. Эта не очнется еще часа два, таблетки оставь здесь. Все равно ничего не случиться. А так, заметят. Пошли, пожрать возьмем.
Они вышли, я открыла глаза, рядом со мной лежала сумка и дверь была не заперта. «Это мой шанс? А может все получится? Задавать себе вопросы буду потом, я рискну.»
Я резко дернула ручку и, открыв дверь, осторожно выглянула и поняла, что машина стоит на обочине, рядом с какой — то забегаловкой, а через дорогу — лес. Я схватила сумку, разбираться, что в ней, буду потом, и побежала к лесу.
Я бежала, продираясь сквозь мокрые кусты, прижав к груди сумку, волосы растрепались, лезли в лицо, глаза заливал пот. Я старалась как можно ниже наклонить голову, чтобы уберечь глаза — ветки сильно хлестали по лицу и один раз я едва не напоролась на сук. Я остановилась, тяжело переводя дыхание, перекинула сумку через плечо, чтобы освободить руки и вдалеке услышала:
— Сука, мы найдем тебя и живой ты не доедешь!
Я ускорилась…
Пробежав достаточно долго, я упала на колени. Оглядевшись, я увидела рядом какой — то дом, только идти к нему мне было страшно. Уже смеркалось, моих преследователей не было видно, это уже радовало. Солнце почти село, оставив последние рыжеватые сполохи в небе. Я успокоилась, отдышалась и совершенно не знала, что мне дальше делать. Куда идти, кого просить о помощи, кому доверять. Пока я бежала через лес, вопросом: «Что дальше?» я не задавалась. Теперь мне стало холодно, свежий ветер, который обдувал разгоряченное после бега лицо, стал пронзительно холодным и пробирал до костей. Я хотела встать, но, стоило мне подняться, как я тут же потеряла равновесие, глазах потемнело.