Аид + Персефона

1

– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила.

Я замолкла: в голове моей было пусто, и я продолжила рассматривать решетку. Тонкие планки крест-накрест, и темнота между ними. Так легко себе представить, что по ту сторону никого нет.

Наконец, я продолжила:

– Мои грехи таковы… Я не смогла отказаться. Уезжаю на полигон завтра. Знаю, в прошлый раз говорила не с вами, поэтому уточню, – добавила я, хотя мне казалось, что священник тот же, что был на моей прошлой исповеди, – я еду на исследовательскую базу. Экспериментальный полигон. Вы знаете, тот… Тот самый.

Все шотландские священники знают, о каком полигоне я говорю. Вероятно, я нарушаю рабочую этику, но просто не могу поступить иначе.

– Твоя должность? – поинтересовался священник.

– Младший эмпат, – ответила я.

– Я не могу наложить на тебя иной епитимьи, кроме традиционной.

Затем священник кратко повторил все то, что я слышала тысячу раз. Ангелы вострубили; земля кипит. Звезда Полынь скоро сожжет нас своим горьким пламенем и мертвые покинут могилы, ибо распахнуты врата в Ад.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную, – после того, как священник закончил, сказала я.

– Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением Сына своего примиривший мир с Собою и ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. И я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Я перекрестилась, сказала «благодарение Богу» и покинула исповедальню.

Храм был пуст. Давно немытые витражные окна пропускали скудный утренний свет; я вышла на улицу и побрела в сторону реки, глядя себе под ноги. Мелькали чужие туфли, ботинки, шины велосипедов и автомобилей.  Обычное утро спешащих по своим делам людей. Я возвращаюсь из церкви; тоже вполне себе дело, не хуже прочих.

Вера была моей защитой и опорой с того момента, как погибли родители. Даже в том странном пути, который я выбрала. Иногда мне казалось, что я вовсе не имею права вообще считать себя верующей. Я должна положить свой щит на землю, покаяться и смириться с тем, что я – слабая грешница.

Но я ходила в церковь, я причащалась и исповедовалась, я молилась каждый день, веря в то, что обретаю защиту и силу.

Правда была в том, что сильнее я не становилась, скорее, наоборот. И, казалось, даже господь не в силах мне в этом помочь.

Наконец показался берег реки Несс. Вода выглядела тяжелой и густой, как свинец. Я подошла к мосту, положила руки на перила и забормотала:

– Изгоняем тебя, дух всякой нечистоты, всякая сила сатанинская, всякий посягатель адский враждебный, всякий легион…

Молитва папы Льва XIII обычно меня успокаивала. Тот день, когда я начала произносить ее вслух, на улице, среди людей, запомнился навсегда. Внутри меня будто сломался барьер: мне стало плевать на усмешки, кручение пальцем у виска. Странно, что потерявшего в шесть лет обоих родителей ребенка вообще что-то может ранить; но меня ранило. Я переживала из-за того, что обо мне говорили, пока я не поняла, что вера – мой лучший и единственный друг.  

Приближался час моей истинной проверки: я должна была заглянуть в темноту. И, как бы банально это ни прозвучало, пожалуй, многое о себе понять, дав темноте всмотреться в себя в ответ. Заглянуть в самом прямом смысле, потому что на полигонах мы именно этим и занимаемся.

Я побрела на автобусную остановку, чтобы добраться до дома. Сумка была собрана: оставалось только зарядить телефон, еще раз проверить документы, попрощаться с моей соседкой Лидией и лечь спать.

Конечно, Лидии было плевать на мой отъезд. Она лишь сухо кивнула и вернулась к сериалу на планшете. Пускай. Я понятия не имела, увижусь ли с ней снова — скорее всего, нет, потому что на полигоне могу прожить и месяц, и два, и Лидии проще найти новую соседку.

Перед сном, в кровати, после молитвы, я смотрела в темный потолок и слушала, как дождь стучит по подоконнику. Будто бы ничего важного не происходит, и сейчас — один из тысячи спокойных вечеров, так похожих на те, что я прожила здесь: возвращаясь после учебы или прогулки, после редких походов в бар или кино. После того случая, когда гарпия упала прямо на Овертон-авеню и меня вызвали в институт и жестко отчитали, поскольку я не смогла предвидеть инцидент. После защиты первой научной работы, после похорон деда… Я не знала, когда в следующий раз вернусь сюда. Когда настанет мое следующее «после».

Утром служебный автобус долго вез меня сначала по шоссе, а потом по раздолбанной сельской дороге. Я тряслась на заднем сидении в обнимку с сумкой, разглядывая подернутые туманом бесконечные поля за окном и блондинистый затылок миссис Мэнсон, моей руководительницы. Она молча сидела рядом с водителем и, казалось, постоянно засыпала: ее голова то плавно опускалась, то дергалась вверх.

 Утро выдалось такое же пасмурное, как и вечер, так что не удивительно, что Мэнсон тянет поспать.

Странно, но пока я совсем не волновалась. На полигоне будут трое ребят из нашей академии и Мэнсон. Да, задачи поставят новые и необычные, и наверняка опасные. Но сказано: «Пусть ликуют все, кому Ты защита, пусть вечно радуются, что Ты – заступник их! Ты – веселье для любящих имя Твое».

Мое отражение в стекле, на фоне мелькающих темно-зеленых склонов чуть поморщилось.

***

Я замерла посреди лаборатории и ждала, пока Мэнсон меня представит. Она устало поправила очки и одернула халат, а затем ткнула пальцем в мою сторону и сказала:

– Это Рейна Мур, наш младший эмпат. Некоторые из вас уже работали с Рейной и убедились, что она отличный специалист, несмотря на юный возраст.

Я неловко поставила сумку на пол. Эмпаты уже расположились у ноутбуков и лениво меня разглядывали. С Грант и Инесс мы не виделись с прошлого задания; Морару не попадалась мне на глаза год, даже больше. Единственным новеньким в нашей группе был доктор Ханну Ахо, высоченный рыжебородый эмпат, фотография которого часто мелькала на конспирологических сайтах. Я всегда считала его шарлатаном и вруном.