Alea jacta est

- Я так устал, Берк.

- Эта девушка – из хорошего рода, она юна и даже красива.

- Бедна, как церковная мышь.

- Вас ведь это не заботит, мой государь?

- Нет. Веди девушку, а потом скажи им всем убираться к чертовой матери. Сегодня был слишком долгий день…

Слишком долгий день. У него не было сил улыбаться, говорить комплименты, да и вообще говорить – сил тоже не было. Он стоял у раскрытого окна, сад за которым стал добычей глубоких серых и синих теней, и только иногда среди темной листвы вспыхивал одинокий огонек забытого фонарика, как будто кто-то шел, держа в руках свечу.

- Мой государь…

Девушка стояла на пороге его покоев, испуганная, маленькая – настоящий мышонок. И это – будущая королева? Которая подхватит выпавший из его рук штандарт, если его убьют, если королевство останется без своего короля? Хрупкое создание, обряженное в тряпки своей бабушки, в этот вульгарный красный бархат – сможет ли она встать на краю, сможет ли она выжить в этих залах, среди ледяных улыбок и застывших сердец? Слушать сладчайшую ложь, пить медовую отраву лести и полынно-горький отвар правды, знать, предугадывать, пресекать интриги и заговоры?

Она неуверенно улыбалась, боясь опустить глаза.

- Сколько тебе лет, дитя?

- Шестнадцать, милорд. На этой неделе будет семнадцать.

- Присядь.

Она медленно, с каким-то внутренним колебанием села в самое неудобное кресло и выпрямилась в нем, как палку проглотила. Ее маленькие ладони в тонких перчатках белели на красном, судорожно сжатые и словно готовые к бою. Ребенок – они привезли сюда ее, эту девчонку из старого горного замка, запуганную и раздавленную, ничего не понимающую глупую девчонку, которая знала лишь скалы да северное небо, да цветы вереска.

Король подошел к ней. Ее глаза были, как озера – до краев наполнены смятением и ужасом, и ему даже стало смешно.

- Ты меня боишься?

- Нет, мой государь, - сказала она, утверждая своим тоном обратное.

- Миледи, я уже давно не юноша, - он со вздохом сел напротив нее, подперев рукой подбородок. – Я уродлив, хотя еще не стар. Я понимаю тебя, дитя.

Ее губы дрогнули, словно она захотела сказать что-то, но слова льдинками замерзли на языке.

- Ты готова стать королевой?

Она кивнула.

- Я так устал от всего этого, - тихо сказал король. – Твои руки. Почему ты не снимаешь перчаток?

- Я…

- Сними.

Она повиновалась – неохотно, каждое движение давалось ей как будто с огромным трудом. Но, наконец, она стянула тонкий шелк и еще сильнее сжала ладони, словно хотела спрятать их.

- Вот оно что. Как это случилось?

Ее лицо стало совсем белым, как круглая луна.

- Я просто хотела погреться.

Сминая в руках перчатки, терзая их, будто в этом находила силу и уверенность, она не осмеливалась глядеть ему в глаза. Тогда он подался вперед, так, что их лица оказались друг напротив друга, взял ее за запястья.

- Скажи мне. Ответь на вопрос: ты знаешь, что тебя ждет? Знаешь, сколько раз ты будешь вот так обжигаться, падать? Сколько раз тебя будут предавать? Сможешь шагать через воду и огонь?

Она кивнула с какой-то странной решимостью.

- Бедное дитя… - король встал и отошел к окну, где вздувалась от ветерка легкая занавеска в вышитых золотом цветах. Ночная свежесть пробиралась в покои, принося запах недавно прошедшего дождя и сирени. Он устало прикрыл глаза, взял со столика кубок с вином.

- Иди, - махнул он рукой.

Девушка присела в реверансе и едва ли не выскочила за дверь. Король отпил глоток вина, которое пахло фруктами и солнцем. Он слышал, как стучат ее каблучки по мраморным плитам, удаляясь, удаляясь…

А на темной обивке кресла белели шелковые перчатки, которые она забыла в спешке.

________________________

Alea jacta est (лат) - Жребий брошен.