Алешка

Алешка

У Алешки маленькие, маленькие ручки. И такие же совсем-совсем детские ножки. Мама, улыбаясь, называет его галчонком, а сам Алешка, кажется, сам тому и рад: галчата - птицы проворливые, смекалистые. Увидят червячка, и раз – нет его уже. Туда-сюда носятся, и все им любо, и говор у них смешной.

Алешке мамка всегда говорила – батьку слушай, батька тебе скажет, как дальше жить. И Алешка верил, свято верил, что батька – главный мужик на Руси. И в доме что починить не проблема ему, и картоху он жарил вкусную, с "пенками". Вовремя отскребал ее от сковороды ложкой, ворочал, соли сыпал чуток, и есть ее можно было даже голью, без всего. И мать, глядя на него, улыбалась.

"Смотри, Алешка, вырастешь – будешь как батька. Учись с него", – говорила мать, и на лице ее расцветала улыбка. – "Галчонок ты мой".

Алешка и учился. Хоть и пять лет всего мальчонке, а во всем помощник: отец дом чинит – инструмент какой поднесет, собаке лапу сломанную латает – дощечки нужные отыщет. И были во всем тишь и гладь, да Божья благодать.

А только не было печали. Зимой мать пошла белье полоскать, да простыла. Лежала-лежала, да и померла.

Стоял у холма насупившийся батька, когда мать хоронили. А Алешка не понимает еще ничего – сказали ему, что матери нет больше, велели цветы на холм класть. Ему и невдомек, что случилось, малой еще. Цветочки поклал, а сам спрашивает: "Батя, а мамка когда придет?".

Батька бубнит себе под нос, а толку что? Мальчонка не знает, что мать домой не вернется.

***

Алешке семь уже, он большой совсем. И в доме где доски прибить, сам знает, и картошку вовремя ворочает.

Батя странный стал: видно от смерти Алешкиной матери заболел, по вечерам лыка не вяжет, ходит – шатается.

Алешка уже научился: батя орет – надо за водкой к соседям бежать. А не побежишь – батька ремень свой со штанов стянет и давай хлестать. А нахлестанному как по дому работать?

***

Время прошло, да только лучше не стало...

Алешка вышел из дому на первый снег посмотреть. А там и снега-то нет: поземка одна. И по поземке скачут галчата маленькие... В голос заревел Алешка, как пуля сорвался, прибежал на кладбище, упал на холмик.

"Маменька, родная, что же мне делать? В доме-то ничего и не осталось... Батя из дому вчера сковороду унес последнюю, остались ложки да кастрюля... Вернись, мама, батя без тебя с рассудку сходит..."

Галчата попрыгали по первому снегу да домой побежали.

И Алешка домой побрел дальше жизнь проживать.

***

В доме голые стены да Алешка, даже кровати нет никакой. Спит Алешка на куче старой материновой одежды. Холодно, бока щиплет, волосы чешутся, а уж лучше, чем на холодном дощатом полу. Батя приходит изредка, либо спит, либо орет. Щеки красные, пальцы большие, как морква. Придет, упадет, слова не скажет. А проснется – давай Алешку хлестать, за дело – не за дело, не разберется. А что скажешь ему? Против батиного ремня да кулака что ответить можно?..

***

В январе, когда снегу намело так, что холмик мамки и не найти было, совершил Алешка самый большой грех: услышал, как батька орет, а домой без водки пришел. Батя, за стену держась, поднимается, рукой за дверь схватился. Уж ремня не достает, нет уже его, а рукой замахивается:

– Ты мне что выпить не несешь? Толку нет от тебя, дармоед!

Алешка не ревет, у Алешки слезы сами собой катятся, а сам молчит.

– Батя, не бей! Так не на что выменять-то, в доме хоть шаром покати...

– Ах ты сукин сын, пользы с тебя никакой! Только жить мешаешь!

И как заедет со всей дури Алешке по голове. У Алешки аж кровь из носу идет, а он стоит и плачется:

– Батя, нету дома ничего, не ругайся...

Батька посмотрел по сторонам - и впрямь нет ничего, стоит дом, а внутри пусто. Только Алешка есть.

А на Алешке валенки.

– Сволочь ты мелкая, – говорит батька, – дай сюда обувку, хоть на бутылку хватит.

Алешка назад пятится.

– Батя, чего ты? У меня ж обувки нету больше... Ты ботиночки мои отдал уже...

– Сволочь проклятая! – орет батя, – Батьке своему жадишься помочь! Ах ты дрянь последняя!

***

Бежит Алешка по снегу, холод, мороз за нос хватает, шапчонка слетела еще у крыльца. А за ним ковыляет батя, красный, одутлый, тухлым пахнет. Да только далеко ли мальчонке от мужика убежать?

***

Снимает батя с Алешки валенки, приговаривает:

– Так-то тебе, сволочь, знать будешь, как батьке не помогать. Так-то тебе, дрянь, знать будешь, как отца чтить надобно...

Уходит батька по снегу, а Алешка лежит в снегу, кровь с носу каплится, тельце порошей заметает...

***

Просыпается батька с утра, но чует неладное. Голова несвежая, вспоминает, что было...

Сам-то заснул в подворотне у кого-то, там хоть от сеней тепло шло. Встал с чужого порога...

И почуял он то, чего в душе давно не являлось – заботу об Алешке. И вспомнил он все, что было накануне, и так плохо ему стало от этого, что не знал он, куда себя деть.

Вернулся он домой, а давай орать:

– Алешка, выходи! Я тебя не трону, извиниться пришел!..

А только нет дома Алешки, и стало там еще пустее, чем обычно.

Пошел он по соседям – мало ли кто видел, что с сыном сталось. Почуял он то, что раньше для него неведомо было. И горит на душе, и хоть сквозь землю провалиться готов. И жену он вспомнил, и улыбку ее, и картоху, и сына-галчонка.