Альесса: Темное на светлом

ГЛАВА 1

«А-а-а-а! Нет! Я не хочу!!!»

Я действительно не хотела! Не хотела умирать, не здесь, не сейчас, вообще! Я просто шла по улице под дождем – да, в отвратительном настроении, да, ревела в три ручья, потому что все равно поздний вечер и никто не видит, но умирать – не хотела, нет!

Впрочем, когда внезапно передо мной вырос яркий свет, думать об этом было уже поздно. Не глядя по сторонам, я шагнула на проезжую часть, и летевшая по дороге машина не успела остановиться. Визг тормозов – последнее, что я слышала, а последнее, что почувствовала, - острое нежелание умирать.

Потом был холод. Никогда в жизни не испытывала такого холода. Даже когда в моей квартире в старом каменном доме отключали отопление, и наступало межсезонье – странный промежуток между еще не закончившейся весной и еще не наступившим летом, - даже тогда я не мерзла настолько сильно. Тут было ощущение, будто меня поместили в ледяной гроб, вокруг движутся тени, которые не могут меня коснуться, а я лежу, застывшая в куске льда, и это будет продолжаться вечно…

Как оказалось, не вечно. Медленно, крадучись, словно охотящаяся кошка, ко мне пришло тепло. Сначала оттаяли кончики пальцев, их начало щекотно покалывать, будто кто-то проводил по коже перьевой щеточкой. Потом я ощутила, как согреваются ноги, и вот это вовсе удивительно – они у меня всегда ледяные, хоть самые пушистые полосатые носки надевай. А затем кто-то приподнял мою голову, губ коснулся край чашки, и тепло разлилось по всему телу – светлое, успокаивающее.

- Осторожно, Ройбер, - прозвучал женский голос, - она еще очень слаба.

- Я знаю.

М-м-м, как хорошо, просто курорт. Я попыталась пошевелиться и тут же вспомнила: ночь, серый косой дождь, два злых глаза машины… Вскрикнула, дернулась. Я же умерла! Я не хочу умирать!

- Держите ее. Связь еще сохраняется.

- Все хорошо. Слышишь? – мужской голос приблизился, защекотал мне ухо. – Все хорошо. Ты в безопасности.

Ага, как же. Меня задавила машина, и я в безопасности… хотя постойте. Если я дышу, чувствую тепло и мне рассказывают о том, что дела мои идут неплохо, значит, сбили меня не насмерть. То есть я нахожусь в больнице, и сейчас добрый врач с лицом Джорджа Клуни (господи, надеюсь, что не доктора Хауса, который расскажет мне о волчанке!) меня вылечит. И все в моей жизни будет прекрасно.

Думая, что сейчас увижу капельницу, медицинское оборудование и добрых ангелов в белых халатах, я открыла глаза. И чуть не заорала снова.

Потому что никакой больницы не было. А был сводчатый потолок, высоченный, каменный, и рассеянный свет, который бывает от свечей. Я очень люблю свечки и часто жгу их дома, расставляя по всем поверхностям, словно в романтических фильмах, так что тут не спутаешь. И лежу я явно не на койке, у которой эргономично приподнимается изголовье, дабы пациенту было удобно. Подо мной – твердая поверхность, чем-то прикрытая, а вот я сама не прикрыта ничем – сквозняк касается обнаженной кожи… Мамочки, у меня же ноги небритые! О какой ерунде думается в такие моменты…

Я что, на алтаре лежу?!

- Очень нестабильна, - тот же женский голос, теперь чуть ближе. – Надо ее усыпить и закончить дело, иначе все пойдет насмарку.

Не надо меня усыплять! Сейчас усыпят и принесут в жертву сатане. Хотя, учитывая то, как плохо я себя чувствовала до встречи с машиной, может, оно и к лучшему. И когда меня затопила теплая золотистая волна, я не стала сопротивляться. Глаза закрылись сами.

Всюду сплошной обман и надувательство – никто меня в жертву не принес. В следующий раз я проснулась уже не в готическом зале в окружении свечей, а в комнате. Правда, тоже не очень обычной.

Открыв глаза, я увидела над собой прозрачную кисею, расшитую простонародными ромашками, и еще – живого паучка. Он висел на паутинке над моей головой, покачивался и, кажется, неплохо себя чувствовал. Свет вокруг был серый, рассеянный – так случается ранним утром, когда на небе облака, но к обеду обещает распогодиться.

Ладно, подумала я, если я жива, то надо осмотреться. И села в кровати (паучок при этом шустро удрал наверх).

Такое ощущение, что в музей попала. В старинный особняк, где особо ценные экспонаты отделены от любопытствующих туристов столбиками и толстыми полосатыми канатами – дескать, гулять гуляй, а за территорию не выходи. Но кто бы меня стал сбивать машиной, а потом класть спать в музее? Разве что сумасшедший бизнесмен, решивший сделать со мной… что? Господи, да что можно сделать-то с офисным планктоном?!

Музейная комната была хороша, разве что чувствовался в воздухе легкий запах затхлости, будто тут слегка прибирались, но не жили уже давно. Кровать, на которую меня возложили, отличалась монументальностью – на ней можно устраивать полномасштабные битвы подушками, не сильно ограничивая количество участников. Спала я под теплым покрывалом из шерсти неизвестного мне животного; во всяком случае, ни на овечье, ни на волчье оно не походило. Спала, кстати, облаченная в хлопковую ночную сорочку, и на том спасибо.

Над кроватью возвышался балдахин, обиталище любопытного паучка (подозреваю, если как следует пошарить в складках, у животного обнаружатся товарищи). Сверху балдахин был из тяжелой плотной ткани, а ниже – из легкой, полупрозрачной, словно созданной для того, чтобы навевать хорошие сны. Я выбралась из-под покрывала, спустила ноги на пол, покрытый пушистым ковром, и поняла, что не чувствую никаких последствий своего близкого знакомства с ночным автомобилем. Никаких! И ссадин на руках и ногах не наблюдалось. Может, прошло много времени, я провалялась в коме несколько лет? Но где же тогда медики и аппаратура, а? То-то же.